#1: соловеи и энакин, "Keter"

[Hobbit Big Bang]

"Keter" Автор: соловеи Иллюстратор: энакин Бета: генерал Файлюра Персонажи: Торин/Дис, Торин|Фрерин, гномы Рейтинг: R Категория: джен, гет Жанр: пастораль Размер: 15 020 слов Предупреждения: инцест, игры престолов Дисклеймер: Толкин, прости нас Саммари: дарк фэнтези, ретеллинг последних месяцев Эребора Примечание: Keter (ивр. "корона") — первая из десяти сефирот, которой соответствует состояние не-двойственности, недуальности, включающее в себя активное (мужское) и пассивное (женское) начала. скачать текст: .fb2, .epub код для обзоров и рекламный баннер [L]Hobbit Big Bang[/L]: <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p192527763.htm">"название"</a> авторства [L]соловеи[/L] (текст), [L]энакин[/L] (арт, коллаж, фанмикс), Торин/Дис, R, дарк фэнтези, 15 020 слов <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p192527763.htm"><img src="http://s3.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/094a48acc4a716a8b51ffbb501ee0b45.png"></a> Иллюстрации: Фанмикс: dropbox | 8tracks I. Город горел. От бешеного жара тяжелые деревянные потолочные балки вспыхивали, как спички: просмоленное сухое дерево занималось от малейшей искры. Каменные стены туннелей были раскалены, где–то серебристыми струйками начинал змеиться расплавившийся металл. Дымный смрад забивал горло, оседая на губах жирной пленкой гари; Торин прикрыл слезящиеся глаза ладонью. Он крутился на месте, тщетно пытаясь высмотреть в клубах дыма проход к лестнице, ведущей в верхние комнаты – когда ему это удалось, он взлетел по ней, не обращая внимания на горящие перила. Налево по коридору до упора, затем направо – проход к женской половине был знаком ему до мелочей, он мог бы пройти по нему с закрытыми глазами: это было большой удачей сейчас, потому что через густую сизую пелену дыма, изредка высверкивающую языками пламени, было видно едва ли на расстоянии вытянутой руки. Закрыв рот рукавом, Торин промчался по коридору, рванул на себя дверь, обжегшись о раскаленную ручку. Комната была пуста. Дис в ней не было. Сзади с грохотом рухнула потолочная балка, рассыпая снопы искр, опаливая ему волосы. Пламя, взревев, поднялось выше, закрутилось вихрем, отрезая ему дорогу к отступлению. Он так сильно качнулся в кресле, очнувшись, что пришлось крепко ухватиться за угол стола, чтобы не упасть. Сидящие рядом с удивлением оглянулись на него, и даже отец обжег недовольным взглядом, но продолжил свою речь. – Торин? – сжал его локоть брат, наклонившись к нему. – С тобой все в порядке? Торин потерянно забегал взглядом по сторонам: неужели уснул? На отцовском Совете? Он тоскливо подумал, что такой проступок Траин не упустит из виду. Встретившись взглядом со встревоженными темными глазами Фрерина, он немного успокоился, хотя взять под контроль сбитое дыхание так до конца и не удалось. – Все нормально, – шепнул он брату. – Привиделось что–то. Он откинулся на спинку кресла, переведя взгляд на все еще говорившего отца. Высокое каменное кресло во главе стола должен был занимать Трор, Траин пока был еще только преемником; но в последнее время деду все чаще нездоровилось, и видеть Траина в кресле Главы Совета было уже почти привычно. Сегодня обсуждалось какое–то важное дело, суть которого Торин упустил, задумавшись и чуть не задремав: на Совет сегодня были созваны все его члены, и все кресла по обеим сторонам длинного стола резного дерева были заняты. Он хотел было занялся рассматриванием лиц, но решил исправиться и послушать речь отца, чтобы хоть немного разобраться в том, что он упустил – если вдруг Траин решит проверить, внимательно ли он вникал в суть дела. Сейчас он говорил что–то о военных заказах для кузни; Фундин, глава кузнечного дела Эребора, согласно кивал и отвечал; смысл их слов ускользал от Торина, взгляд его снова – как и до того, когда он уснул – остановился на вделанном в высокую спинку отцовского кресла Аркенстоне. – Привиделось, – снова пробормотал он себе под нос, не отводя взгляда. Налитый красным цветом камень пульсировал изнутри, как живой, огненные переливы закручивались вихрями, бесконечными спиралями. Кровавые отблески снова перекатились по граненой поверхности, и на мгновение Торину показалось, что Аркенстон полыхнул огнем. * * * – Останься. Тон отца не подразумевал возражений, и Торин только вздохнул; Фрерин знаком показал, что подождет снаружи, и тяжелые дубовые створки двери закрылись, оставив их одних в пустом гулком каменном зале. – Сядь. Торин до жути не любил долгие поучительные беседы, которые вел с ним отец; в конце концов, наследовать Эребор ему светило в лучшем случае лет через двести. К слову сказать, и сам Траин пока не наследовал Подгорное королевство: хотя последние пару лет Трора видели только на особо важных приемах, на которых он по большей части молчал, он был еще жив. Ходили слухи, что он болен, поэтому делами занимается сын; Торин знал, что дед относительно здоров – телом, по крайней мере, чего нельзя было сказать о его разуме. Трор проводил большую часть времени в закрытом восточном крыле, бормоча что–то под нос и перебирая золотые побрякушки, которые собирал в своих покоях с маниакальной жадностью. Торин еще помнил деда полным сил и мощной власти: первым Королем–под–Горой, мудрейшим и сильнейшим, одним из величайших гномьих владык. Сейчас о былом напоминало разве что каменное изваяние Трора, держащее свод Зала Старших вместе с другими легендарными королями. Дед ослабел буквально за последнее десятилетие, что совпадало с тем, как Кольцо было передано преемнику, Траину. Торин перевел взгляд на пальцы отца: толстые, узловатые, каждый из них был украшен перстнем с крупным камнем, но одно кольцо все же особо выделялось тонкостью ювелирной работы и непривычным свечением камня. Последнее из Великих Колец, отданных гномам Врагом. Считалось, Чувство Камня и сила гномов, внутренняя и физическая, не давали темной силе кольца развратить их, как людских королей, что когда–то носили Кольца. Но Торин замечал, что искусно выработанная полоска металла, украшенная граненым самоцветом неизвестной породы, все же понемногу изменяла и ожесточала отца. В частности, его идея о чистоте королевского рода и непрерывности линии наследования старшим братом стала практически навязчивой. И сейчас отец, видимо, планировал еще раз напомнить Торину о его обязанностях как прямого наследника, неуместности отсутствия внимания на совещаниях Совета и прочих уже опостылевших вещах. – Ты должен подумать о помолвке, – зная Траина, это могло означать только «я уже подобрал тебе невесту». – Мы уже обсуждали этот вопрос, – дерзко поднял глаза на отца Торин. Это, пожалуй, был единственный вопрос, в решении которого он отваживался практически дерзить Траину – и тот относительно, но спускал его неповиновение. – Ты дал мне отсрочку. – Я хочу быть уверенным в том, что род Дурина будет продолжаться, – упрямо повторил Траин. – Мы – древнейшая и сильнейшая его ветвь, ветвь Первого Сына. Что, если с тобой что–то случится? Я хочу быть уверенным, что в жилах наследника Эребора будет течь чистая кровь. Торин сжал зубы. Отцу было плевать на то, что по традиции гномы вольны сами выбирать себе пару; пользуясь своей властью, он сосватал бы Торину любую из бесчисленных кузин, какую-нибудь с бедрами покрепче, чтобы принести много сыновей Пользуясь своей властью, он сосватал бы Дис любому, кто предложил бы за нее приданое побольше, если бы не их уговор. Когда Траин был еще посговорчивее и не так уперто преследовал идею чистоты рода, Торин выпросил у него пятилетнюю отсрочку, с условием того, что первым женится он, а потом младшие дети. Прошло всего два года, а отец все чаще и чаще пытался заставить Торина переменить мнение. – Ты давал мне слово, – твердо положил ладонь на столешницу Торин. – У меня еще три года. Можешь не волноваться, я уже присмотрел себе парочку невест – хватило бы у нас сокровищницы их выкупить. Три года. За три года они должны были что-нибудь придумать. * * * Фрерин ждал его в коридоре, как и обещал. Торин со злостью хлопнул тяжелой дверью и, нахмурившись, привалился к стене. – Опять про женитьбу, – сказал он, повернувшись в сторону брата. – И что ты ему ответил? – Что я мог ответить? – повел бровями Торин. – Как обычно напомнил о нашем уговоре. Пошли. Отлипнув от стены, он махнул рукой брату. Некоторое время они шли молча. – Почему бы тебе не пойти навстречу отцу? – прервал молчание Фрерин. Торин прищурился, глядя на него: – Так не терпится самому уже жениться? – Это было бы лучше и удобнее для тебя, – возразил Фрерин. – Отец бы перестал давить на тебя, а когда появился бы наследник… – Нет, – прервал его Торин. – Это мое решение. И это не обсуждается. Между ними снова тяжело повисло молчание; они свернули в коридор, ведущий к выходу из Зала Совета. – Это из–за нее? – все–таки решился спросить Фрерин. Торин остановился, остро глядя на брата. Синие глаза стали вдруг очень холодными, но Фрерин хмуро продолжал смотреть на него, ожидая ответа. – Это тебя не касается, – резко ответил Торин. – Это вообще никого, кроме меня, не касается, – добавил он и, развернувшись, зашагал к выходу – уже один. * * * Когда он вышел на площадь, в лицо пахнуло теплым воздухом. Каменные подземелья Зала Совета были холодны, но на улице кипела жизнь, многочисленные кузни и литейные мастерские двумя кварталами ниже прогревали влажный подгорный воздух так, что было почти жарко. Торин тут же снял тяжелый плащ с меховым подбоем, оставшись в одной тунике, кинул его двум стражникам, следующим за ним от дверей. Он с удовольствием избавился бы от них, но его появление в людном месте без свиты тут же дойдет до отца – а отец в очередной раз найдет, чем его уязвить. Да и сбрасывать «хвост» всегда удавалось лучше Фрерину. Торин обернулся на тяжелые створки главного выхода Зала Совета, но они оставались закрытыми: то ли брат остался внутри, то ли он успел раствориться в толпе. «Не стоило резко говорить с ним», - подумалось Торину. Но Фрерин знал, что задевает болезненную тему, и все равно стал спрашивать – с чего он этим так интересуется? Может, ему известно больше, чем он показывает? Он не успел додумать эту мысль, отвлекся на толпу, вставшую у него на пути. В центре ее кто–то говорил громким, но надломанным, почти дребезжащим голосом, крайние гномы хмурились и переговаривались. Торин заинтересованно прислушался – ему показалось, что промелькнули имена Траина и Трора. Он стал протискиваться через толпу к самому ее центру – некоторые, оборачиваясь, чтобы проклясть его за тычок локтем, узнавали наследника и сторонились, пропуская; другие, менее внимательные, замолкали только при виде стражников, продирающихся следом за Торином. В центре толпы стоял старик; на его одежде не было шитья, по которому можно было бы определить его род, на его иссохших пальцах не было перстней, которые указали бы на ремесло, которым он занимается. Старик был одет в робу с капюшоном, глубоко надвинутым на глаза. Худая рука высунулась из широкого раструба рукава, когда он обличительно поднял вверх палец. – Старшая Ветвь достигла своего конца! – вещал он, и голос его, старческий, уже слабоватый, все же громко разносился над гномами. – Сын занял трон при живом отце! Камень не стерпит такого, Гора не стерпит такого. Торин нахмурился; он понял, к чему ведет старый проповедник. Последнее время на улицах что–то слишком часто стали говорить о том, что трон занимает не тот, кто должно. –Трор – великий Король–под–Горой! – продолжал старик. – Но почему его сын держит в кулаке Эребор? Он распространяет слухи, что Трор слаб, не может править королевством. А я скажу – он обманом занял Подгорный трон раньше срока! За это Гора поднимется на него. В толпе приглушенно зашумели; многие в первых рядах заметили Торина и ожидали, как он поступит. Он подал знак страже и те напряглись, положив руки на топоры. Торин чуть выступил вперед – проповедник смотрел на него и в то же время, как будто бы сквозь него, не замечая. Торин терпеть не мог гадалок, проповедников, колдунов – любых, кто якобы мог читать будущее. Как будто будущее неизбежно, и все уже предрешено. – Что за чушь ты несешь, старик? – погромче сказал он, чтобы привлечь внимание. – Ты говоришь о делах моего отца и деда и уверяешь, что это правда, но что–то я не помню, чтобы я видел тебя на Советах. Среди окружающих их гномов послышались смешки; кто–то зашептался. Некоторые удовлетворенно покивали и пробурчали пару слов одобрения в густую бороду – Дурин не должен позволять чернить свой род. Проповедник поднял голову, и капюшон сполз с седой головы. Его глаза были белыми – только сейчас Торин понял, что он слеп. По влажной белизне глаз старика пробежал желтый блик от факелов на стене, и Торин внезапно вспомнил гадалку с желтыми глазами из Озерного города. * * * Если бы Торина попросили описать Озерный город одним словом, Торин не раздумывая сказал бы: воняет. Город на самом деле чертовски вонял: влажный воздух был насыщен испарениями от озера, запахом тухлой рыбы и рыбьих потрохов, разложившихся рыбацких сетей, подгнивающих в воде свай и стен деревянных домов. Дис жаловалась, что проклятый рыбный запах въедается ей в волосы, Торин чувствовал, что он провонял тяжелым духом озера от бровей до носков сапог. Не хватало жаркого, прокаленного воздуха Эребора, привычного запаха горящих ламп и факелов на улицах, металла, суховатого запаха меха от одежд. Больше всего не хватало потолков – грязно–синее небо не внушало доверия. Будь на то воля Торина, он бы тут же сбежал из этого убогого людского города, где стены домов были не толще ладони. Но отец отправился сюда по делам торговли самоцветами, а их – Торина, Дис и Фрерина – взял с собой больше для статуса. Торину едва исполнился пятый десяток, а брату и сестре – и того меньше. Они не знали, чем занять себя, тосковали по Эребору, ворота которого были ясно видны на другом конце озера, и изредка выбирались на людские улицы. На ярмарку они забрели случайно и так же случайно оказались возле шатра гадалки. Людская женщина прожгла их желтыми глазами и улыбнулась Дис накрашенными губами: – Погадать по ладони благородной даме? – Не надо, – придержал сестру за локоть Торин. Фрерин лишь прищурился и сложил руки на груди. Когда она его слушалась. Дис насмешливо изогнула губы, глядя на него, высвободила локоть и протянула ладонь гадалке – та тут же оплела вокруг нее пальцы, которые казались совсем темными на белой коже руки. – Что хочешь узнать? – спросила желтоглазая. Дис на мгновение задумалась. – Сколько у меня будет детей? Колдунья лишь провела острыми ногтями по линиям на ладони, и тут же не задумываясь, ответила: – Трое. Дис засветилась от радости. – Трое детей, – продолжила гадалка. – И всех троих у тебя отнимут. Одного – он, – желтоглазая указала пальцем на Фрерина. Брат опешил и даже чуть не обернулся, чтобы проверить, не стоит ли кто за ним. Светлый взгляд Дис сверлил его, точеные брови сестры едва не сошлись на переносице; едва он собрался с мыслями, чтобы что–то сказать, гадалка прервала его: – А двоих – он. Ее палец указал на Торина. – Что ты… – Торин дернулся к столу гадалки, но Дис его опередила. Вырвав ладонь из пальцев колдуньи, она залепила ей пощечину. Камни на ее перстнях оцарапали щеку гадалки, темные с проседью волосы метнулись из–под платка. – Ладони не лгут, – засмеялась ведьма. – Погляди на их руки, они в крови твоих детей. Торин ухватил сестру за руку и потащил ее подальше от этого места, махнув Фрерину следовать за ними, а женщина с желтыми глазами смеялась им вслед. * * * Воспоминание встало перед глазами настолько живо, что Торин даже отвлекся. Ближайшие к нему гномы из толпы удивленно переглянулись – отчего он медлит с ответом? Торин тряхнул головой, прогоняя наваждение. Все колдуны и проповедники – лжецы, готовые выдумать что угодно за золото, а иногда и просто ради того, чтобы потешить свою черную душу. Слепые глаза проповедника глядели на его лицо, будто бы старик мог его видеть. – Ты, – обличающе указал он на Торина узловатым пальцем. – Ты видишь, что происходит, и позволяешь этому случиться. Старшая Ветвь рода Дурина зачахла, подошла к своему концу. Траин ускоряет неизбежное, заняв трон. – Ты – старый дурак, – беззлобно бросил Торин. – Ты судишь о человеке по тени, которую он отбрасывает. Ты был бы слеп, даже если бы твои глаза еще видели свет. – А вы, – он обвел толпу рукой, возвысив голос, чтобы его лучше было слышно. – Вы не менее глупы, чем этот старик, раз позволяете себе слушать гнусный обман и лживые выдумки безумца. Толпа опять зашепталась, зашумела; Торин заметил, что те, кто посмекалистее, уже начали уходить, чтобы не быть замеченными. – Мой отец лишь помогает снять часть забот с плеч Трора, – продолжал он. – И если кто-то из вас имеет что-то против – вы можете сказать это прямо. Но распускать лживые слухи я не позволю. Он махнул рукой стражникам, и те скрутили проповедника, взяв его под руки. Гномы в передних рядах подались назад, толпа начала рассеиваться: попасться за измену не хотелось никому. Торин еще раз как можно более грозным взглядом окинул расходящуюся толпу и повернулся обратно к старику. Тот был совершенно спокоен и так же неотрывно таращился в пространство. – Ты будешь наказан за свою ложь, – бросил Торин, указывая страже увести старика. – Ты тоже, – внезапно отчетливо сказал слепец, подняв на его лицо незрячие глаза; факелы на стене опять бросили блик на их блестящую поверхность, и сейчас они сверкнули красным, как будто бы в глазницы старика были вставлены драгоценные камни. * * * Фрерин сильнее надвинул на глаза капюшон, когда Торин прошел мимо, направляясь, судя по всему, в Верхний город. Тот его не увидел – естественно, если Фрерину удавалось ускользать даже от королевской стражи так, что они его не замечали, то вряд ли его углядел бы Торин, мало что видящий кроме самого себя. Если приходится жить в тени брата, то лучше научиться использовать тени в свою пользу, этот урок он усвоил давно. Сейчас он пробирался по людным улицам в нижние кварталы – никто его не замечал, Фрерин привычно сливался с толпой, слушая ее: обрывки разговоров, выражения лиц, оклики по имени. Чем ниже он спускался по уровням, тем проще становились дома, тем беднее одежда, тем подозрительнее взгляды, которыми его окидывали. Рядом будто из ниоткуда возникла приземистая фигура, быстро подстроилась к шагу и пошла наравне. Они шли молча, пока их не обступили каменные стены узкого дворика. – Какие новости? – спросил Фрерин, оборачиваясь к своему спутнику. – Да особо никаких, – ответил тот, прислоняясь к стене и скидывая капюшон. Темное, живое лицо терялось за прихотливыми линиями татуировки, перемежаемыми шрамами. – В Кузни отправили огромный заказ, и, судя по всему, сейчас начнется грызня за поставки руды. Поговаривают, что ковать собираются доспехи и оружие, кто–то уже начал истерику по поводу надвигающейся войны. Заказ и правда военный? – Насколько я помню, это я тебе плачу за поставку информации, а не ты мне, – отмахнулся Фрерин. – Просто проверяю, – щербато оскалился татуированный. – Что во Дворце? – Во Дворце тихо, – пожал он плечами. – К сестре вашей зачастил Четырехпалый. – Кто такой? – прищурился Фрерин. – Раньше шестерил на меня. Потом я его выкинул к чертовой матери. – Почему? – Если бы он нормально вел дела, все пальцы у него были бы на месте. Трепачей у себя я не держу. А тех, кто не держит свое поганое слово и расплачивается за него пальцами – и подавно. – Знаю, – усмехнулся Фрерин. – За это и дерешь такую цену. Татуированный гордо кивнул. – Что с горничными? – Пока не получается, – бандит поморщился, и линии татуировки жутковато задвигались по коже. – Сестрица ваша слишком уж подозрительная. Удалось пристроить свою девчонку в ее портнихи, а в личные слуги не пробиться – сама всех подбирает и проверяет всю подноготную. – Это плохо, – нахмурился Фрерин. – Мне нужен источник информации поближе к Дис. Но и портнихи на первое время будет достаточно. – Держи семью поближе, но сам от них держись подальше, главное правило, – опять ухмыльнулся татуированный. – А что насчет брата? Не передумали еще? – Нет, – резко – пожалуй, слишком резко – дернул головой Фрерин. – Я тебя предупредил не шпионить за Торином. И если я узнаю, что в его окружении есть твоя шестерка… – Понял, – примирительно поднял ладони вверх бандит. – Я не такой дурень, чтобы кусать руку, что меня кормит. Нет так нет. – Отлично, – все еще хмуро ответил Фрерин. – Та девушка, портниха. Она должна докладывать напрямую мне. И покажи мне этого Четырехпалого – только так, чтобы он меня не видел, я за ним сам понаблюдаю. Встретимся возле нижних покоев. Он отстегнул от пояса кожаный мешочек и кинул его татуированному. Тот поймал его на лету, опробовал в руке его увестистое звякание, кивнув, быстро вышел из дворика и тут же влился в поток гномов на улице. Фрерин оперся рукой на каменную стену, крепко сжал пальцами переносицу. Судьба младшего сына оставляет мало перспектив и еще меньше шансов на правление – дочь может хотя бы выйти замуж и этим обеспечить союз. Если ты младший сын сильного и плодовитого рода, как Дурины, то тебе остается лишь одно – смотреть. Фрерин давно решил для себя, что просто смотреть он не собирается – он может присматривать. Наблюдать. Видеть. Так он принесет хоть какую–то пользу. * * * Торина он нашел рядом с оружейными, в зале для спарринга. Фрерин присел на скамью, наблюдая за тем, как молотят друг друга Торин и его дружок Двалин – его Фрерин знал по подпольным боям, где этот верзила размазывал противников голыми руками. Все на таких боях знают – ставь на Двалина и не проиграешь. Торин ложным выпадом подсек его под колени, а когда Двалин поставил нижний блок, приложил его щитом по лицу. Тот от неожиданности едва не пошатнулся, но ответил яростным контрвыпадом. Их топоры сошлись, скрежеща, оба оскалились и оба охнули, когда отпрыгнули друг от друга, оттолкнувшись. – Перерыв, – предложил Торин и Двалин согласно мотнул головой. – Ты просто выдохся, – ткнул он Торина локтем в бок. – Фрерин! Фрерин поднялся, чтобы пожать силачу руку: ладонь будто зажали тиски. Двалин радостно обхватил его, похлопывая по спине; из–за его плеча Фрерин встретился глазами с братом. Взгляд его был еще прохладным, Торин лишь сдержанно кивнул, сложив руки на груди; туника взмокла, он тяжело дышал, на скуле расцветал кровоподтек – и все равно он умудрялся сохранять на лице свое обычное холодно–презрительное выражение. Фрерин с обидой сжал губы. – Давно тебя не видно в Яме, – улыбнулся он Двалину. – Ребята поговаривают, будто ты отошел от дел, обрил череп и перебираешь бумажки в верхних покоях. А кто-то решил, что тебя взяла под каблук какая-нибудь ушлая девица с широкими бедрами и заплетает тебя в две косы. Двалин расхохотался, хлопнув Фрерина по плечу: – Отец каким–то образом прознал про бои, теперь следит за всеми моими отлучками. Говорит, веду себя неподобающе. Я-то готов, пусть парни из Ямы костяшки бинтуют – Балин сможет меня прикрыть на следующей неделе, и я уж нанесу им визит. Здоровяк резко провел рукой по жесткому ирокезу темных волос. – Кровь застоялась, – пожаловался он. – Вон, брата твоего слегка помял. Торин криво улыбнулся углом рта: – Едва задел. Двалин снова широко оскалился. – Ну, я пошел, – сообщил он, закидывая топор на плечо. – У меня еще один спарринг на сегодня. Только без оружия. Он подмигнул братьям и вышел из зала. Фрерин опять почувствовал, как нарастает напряжение в повисшем между ними молчании. Ему очень хотелось закончить утренний разговор, и в то же время он понимал, что если поднимет эту тему, Торин снова уйдет. – Разомнемся? – предложил он. Торин мгновение поколебался и согласно кивнул. Знаком подозвав слугу, он сменил топор на палаш и взял свежий щит. Фрерин скинул верхний камзол, оставаясь в рубашке, небрежно стянул ремешком светлые волосы в хвост. Он, как обычно, выбрал парные клинки. Подумав, Торин стянул через голову пропотевшую рубаху – Фрерин заметил на плече свежий алый порез, едва подернувшийся корочкой. – Вы что, на боевом оружии дрались? – он постарался максимально уменьшить взволнованность в голосе, и в результате это вышло вовсе не слегка заинтересованно, как ему хотелось, а безразлично и почти насмешливо. – Совсем рехнулся. С Двалином и на боевом? – У тебя совета забыл спросить, – огрызнулся Торин. Он кинул быстрый взгляд на верхнюю галерею, Фрерин тоже оглядел ее, и ему показалось, что в затемненной верхней половине мелькнул женский силуэт. – Не отвлекайся, – насмешливо привлек его внимание брат. – Мы ведь тоже на боевом. – Я уж всяко поаккуратнее этого громилы, – повел бровью Фрерин. – Как знать, – хмыкнул Торин и занял свое место в песчаном кругу. Они пошли по кругу по движению солнца, друг против друга, на слегка согнутых. Глядя глаза в глаза, они в то же время следили за руками противника – Торин за обманчиво низко опущенными клинками Фрерина, а тот – за палашом брата, расслабленно описывающим острием широкие восьмерки. Первым ударил Торин – снизу, без замаха, не рассчитывая попасть, просто начиная бой. Фрерин отвел выпад правым клинком, лезвие меча соскользнуло по нему. Его быстрый замах справа Торин без всяких усилий отбил металлической бляхой на щите. На мгновение они сошлись, лязгнул металл – и братья снова очутились каждый на своей стороне круга, продолжая неспешный шаг. – В городе уже шепчутся, – Фрерин быстро прокрутил финтом мечи в руках, разминая кисти. – Что будет война. – С чего бы это? – поинтересовался Торин, перемещая щит чуть вперед. – Такой заказ в Кузнях не скроешь, – ответил Фрерин. Он быстро прыгнул вперед, атакуя сразу двумя клинками. Торин принял выпад на щит, махнул палашом, пытаясь достать брата снизу, но тот ловко уклонился назад. Клинки соскользнули со щита, оцарапав деревянную поверхность. Они снова отскочили друг от друга. – В городе могут чесать языками о чем угодно, – пожал плечом Торин. – Еще одна тема для обсуждений. – Меньше всего в городе сейчас нужна паника. Эребор стоит на обманчиво крепком фундаменте. – И что ты хочешь, чтобы я сделал? – Торин замахнулся мечом сверху, а когда Фрерин открыл правый бок, принимая клинок на блок, ткнул его в открывшиеся ребра щитом. Фрерин успел отскочить, чтобы металлическая кромка не выбила весь воздух из его легких, но все же слегка получил. Он двумя быстрыми выпадами загнал Торина в оборону, и они снова разошлись. – Поговори с отцом. Скажи ему, что стоит успокоить город, пусть что-нибудь им скажет. Пусть скажет, что война нам не угрожает. – Поговорить с отцом? – Торин горько усмехнулся. – С какой стати он пойдет мне навстречу? – Если ты пойдешь навстречу ему. Ты сам знаешь, в каком вопросе. Не дожидаясь ответа, Фрерин напал, подсекая снизу – Торин успел подставить щит, замахнулся сам. Фрерин принял его меч на скрещенные клинки, металл заскрежетал. Они шумно дышали, каждый старался пересилить. Фрерин увидел лицо брата, сосредоточенное, со сведенными бровями, совсем близко, они были разделены лишь полосками металла. – Она погубит тебя, – тихо, совсем тихо сказал Фрерин. Торин прищурил глаза, сжал зубы так крепко, что Фрерин увидел, как прошлись желваки по его скулам. Собрав силы, он разорвал блок, откинул брата назад; Фрерин, чтобы сохранить равновесие, махнул клинком, но Торин не успел – или не захотел – отскочить. Острие прочертило красную линию вдоль ключицы, переходя на грудь, самым краешком, так, что рассекло только кожу, не задевая мышцы. Пустяковая царапина, но Фрерин испуганно широко раскрыл глаза, сбился с движения, неправильно поставил ногу после выпада; Торин подцепил его правый клинок палашом, крутанув ладонь, разоружил брата и, упреждая удар левой, ткнул его щитом в грудь. Металлическая бляха пришлась как раз в точку под ребрами, выбив из Фрерина дух, он покачнулся и шлепнулся в песок. Торин приставил острие к ямке между ключицами; Фрерин сглотнул, исподлобья глядя снизу вверх. Ему показалось, что они смотрели друг на друга целую вечность, скрещивая взгляды как до этого мечи: холодный злой синий взгляд Торина и упрямый черный – Фрерина. Торин отвел клинок от его горла, прокрутил в руке и без размаха воткнул в песок, которым была засыпана арена. Он протянул руку брату и помог ему подняться. – Никогда, – его синие глаза едва не потемнели от злости. – Никогда больше не поднимай эту тему. Фрерин держал взгляд, пока их руки не разошлись. Торин развернулся и опять окликом подозвал слугу. Тот подал ему рубашку. – Не сильно задел? – спросил Фрерин, пока брат натягивал рубаху через голову. Кровь проступила через плотную ткань едва видным пунктиром. – Едва, – отмахнулся Торин. – А это кто? Я его раньше не видел, – кивнул Фрерин на слугу, который отошел повесить на место щит. – Этот? Новый оруженосец. Вроде понятливый малый. Фрерин кивнул, но глаза его опасно прищурились, когда слуга подал Торину верхний камзол, придерживая рукава, чтобы проще было надеть. На правой руке у него не хватало одного пальца. * * * – В городе слишком много сплетен и пересуд, – сказал Торин, нервно меряя шагами покои из одного конца в другой. – Говорят всякую чушь об отце. А теперь еще и паника по поводу возможной войны. – Кто тебе сказал? – поинтересовалась Дис. Она сидела перед зеркалом, расплетая волосы; крутые черные кудри волнами рассыпались по плечам, когда она доставала очередную вычурно украшенную камнями шпильку или заколку. Она подняла волосы вверх, доставая черненые невидимки, скреплявшие пряди возле затылка, и Торин застыл, глядя на изгиб ее шеи, уходящий в черный шелк платья. – Ты слышишь, что я тебе говорю? – поймала его взгляд в зеркале Дис. – Д-да, – Торин тряхнул головой, отвлекаясь от шеи сестры и снова зашагал по комнате. – Мне сказал Фрерин. У него уши по всему городу. – И ты ему поверил? – Дис резко обернулась в кресле, и у Торина на мгновение захватило дух от того, как собрался лиф платья, и качнулась нитка жемчуга, обернутая вокруг шеи Дис и уходящая в ложбинку между грудями. – Торин, прекрати таращиться, мы виделись сегодня утром. – Тебе идет это платье, – смог сказать он. – Я знаю, – самодовольно ответила Дис. – Но сейчас не об этом. Ты веришь тому, что плетет тебе Фрерин? Он ошивается со всяким отребьем в Нижнем городе, передает тебе слухи черни и оборванцев, а ты слушаешь его, развесив уши. – Не знаю, откуда он берет новости – и не хочу знать, – сказал Торин. – Но в настроениях народа он редко ошибается. Дис фыркнула и отвернулась обратно к зеркалу, чтобы смыть настоем трав краску с губ и ресниц. Он смотрел, как губы ее становятся чуть бледнее, и исчезает густая черная линия с век. За столько лет он так и не мог понять, зачем она красится – свежая, белокожая, синеглазая, она и так была хороша. Но его замечания на эту тему она, в лучшем случае, пропускала мимо ушей, а то и сердилась, что он лезет в то, чего не понимает. Он знал Дис столько лет, но каждый раз глядя на нее, он будто видел ее с новой стороны. Иногда ему казалось, что ему достаточно просто смотреть на нее, просто видеть – чтобы все проблемы, его беспокоящие, отошли на другой план и перестали занимать его. Он мог бы закрыть глаза и все равно видеть ее в мельчайших деталях, которых никто не замечал, кроме него: подбородок, слишком узкий, шрамик на плече, слишком светлый, ямочки на пояснице, слишком четкие. Ее голос сбил Торина с мысли, и он опять рассеянно посмотрел на нее, встретившись взглядом в зеркале. Убедившись, что он отвлекся от каких–то своих сторонних размышлений, она продолжила незаконченный разговор, который планировала довести до конца. –Шастать по теням большого ума не надо, – продолжала Дис, звеня многочисленными баночками и склянками с притираниями на столике перед зеркалом. – Но ты подумай, от кого он получает эти сведения. А потом подумай, хотел бы ты слушать этих информаторов сам. – Но… – Никаких но! Он здоровается за руку с убийцами и ворами, а потом этой же рукой пожимает твою ладонь, – она опять поймала его взгляд в зеркале и грозно нахмурила брови. Торин подошел ближе, положил руки ей на плечи. – А потом этими же ладонями ты трогаешь меня, – капризно заявила Дис. – Разве стал бы я к тебе прикасаться, если бы у меня были хоть малейшие сомнения в чистоте рук? – спросил Торин, держа ее взгляд в зеркале. Он костяшками пальцев, едва касаясь, провел рукой вверх, следуя изгибу шеи, задержался пальцем за ухом, проследил линию челюсти. Дис странно относилась к привычной гномьим женщинам растительности на лице и безжалостно выщипывала малейшие темные волоски – этой «очеловеченной» моде следовали многие придворные дамы, вызывая немало нареканий, но Торину нравилась ее гладкая кожа щек с мягким, незаметным пушком. Он перевел руку обратно на шею, и Дис потянулась за его ладонью, как большая кошка. – Неизвестно даже где… – Прекрати, – мягко сказал Торин. – Неизвестно даже, где он ошивается сейчас, – упрямо закончила Дис. – Наверняка опять выслушивает очередные безумные домыслы бандитов, с которыми общается, – она едва успела договорить, как Торин мягко потянул ее из кресла. * * * Расплавленный металл никогда не застывал в Кузнях. Красно–желтые, переходящие в белый в середине, реки непрерывно текли в каменных желобах, изредка пузырясь и разливаясь каплями с гулким оханьем, поднимающимся к уходящим в темноту потолкам. Там, где текли эти реки, не было привычных жаровен и факелов – металл давал достаточно света для работы, и свет этот – жуткий, красноватый – вырисовывал контуры предметов с пугающей четкостью, заострял углы, делал вогнутое жуткими черными провалами. Медленно текущий сверху по отвесному желобу металл вздулся пузырем и лопнул, фыркнув. Капли вылетели за каменное ложе русла и зашипели на полу почти возле самых сапог Фрерина. Его лицо, освещенное маревом раскаленной стали, было будто бы залитым кровью, как и светлые волосы, казавшиеся красными от света. – Вначале я думал просто перекупить тебя, – Фрерин нагнулся к Четырехпалому, которого держали под руки двое гномов. – Но ты с какой–то стати полез шпионить за моим братом. – П–пожалуйста, – голос Четырехпалого испуганно срывался. – Я все расскажу. – На твоем месте я бы не стал верить тому, что он плетет, – подал голос стоящий возле колонны. Колеблющийся свет высветил паутину татуировок на его лице. – Ты же меня знаешь, – подался вперед Четырехпалый, но держащие его резко рванули назад. – Ты же знаешь меня, Черный. Скажи господину, что я буду говорить правду. – Именно потому, что я тебя знаю, я посоветую ему не слушать, что ты брешешь, – равнодушно отозвался тот. – Он обманет тебя в любом случае, кроме одного: если он будет видеть, что его шкуре действительно угрожает опасность, – сказал он, обращаясь к Фрерину. Фрерин кивнул и подал знак двум, держащим Четырехпалого, перетащить его ближе к желобу. От страшного жара на лицах тут же выступил пот. Металл тек с размеренными гудением, лопаясь пузырями ниже по течению. Четырехпалый закричал, когда двое приподняли его, держа над раскаленной белой рекой. Фрерин подошел сзади, положив руку ему на голову, пригибая ее ниже. Запахло палеными волосами. – Я расскажу, я все расскажу! – завопил Четырехпалый. – Прошу вас! – Кто подослал тебя к Торину? – тихо спросил Фрерин у него над ухом. – Д–дис. Госпожа Дис, – тут же ответил тот. – Она сказала, что г–господин ищет оруженосца. Я должен был следить, куда он ходит. Общается ли с женщинами. Фрерин закатил глаза. Ну да, Дис была бы не Дис без ее параноидальной ревности и собственничества. – Следить, как часто он общается с вами и о чем, – продолжал, захлебываясь словами, Четырехпалый. – Ясно, – кивнул Фрерин. – Этого и следовало ожидать. Что еще тебя просила делать моя ненаглядная сестрица? – Ничего, больше ничего, – залепетал допрашиваемый. Фрерин надавил ему на затылок, опуская его голову ниже к мерно гудящему металлу. Голос его стал резким и злым, как удары плетью: – Я сделаю тебе щедрый подарок – повторю вопрос еще раз: что еще просила тебя делать моя сестрица? –Аааа! Прекратите! Пожалуйста, не надо! – завопил Четырехпалый. – Она… она через меня узнавала слухи и просила распространять. Она… она давала деньги на кликуш. – Которые вопят о том, что Траин занял трон при живом отце? – догадался Фрерин. – Да, да! – согласно закивал Четырехпалый. – Она просила проверить ее служанок, и я указал ей на тех, кто работает на Черного. Фрерин переглянулся с татуированным. – Что-то еще? – Лекарь, она просила найти лекаря. Я нашел. – Какого еще лекаря? – нахмурился Фрерин. – Я не помню… – голос Четырехпалого опять сорвался, когда его опустили ниже. – Не помню, правда! Оин, Глоин? Что-то такое! – Гроин? – удивленно спросил Фрерин. – Гроин с Холмов? – Да, да! – тут же закивал допрашиваемый. – Именно он. Только на деле он не с Холмов, а из Аптекарского квартала. Его лишили лицензии, но подделать ее – проще простого. –Гроин, новый лекарь отца, подставной? – в голосе Фрерина послышалась ярость. – Чем он занимается? Четырехпалый замолчал. Фрерин так сильно пригнул его голову, что у того почти занялась огнем борода. Он забился в их руках, закричал еще более высоким голосом. – Я не знаю, я, правда, не знаю! Мне просто приказали найти человека, которого можно будет ввести в окружение вашего отца. Фрерин отступил на шаг, обдумывая его слова. Он знал, что у Дис есть свои источники информации, что она пытается следить за ним и максимально обезопасить себя от слежки – но о том, что она плетет заговор, Фрерин даже не мог подумать. – Вы… вы меня отпустите? – жалобно подал голос Четырехпалый. – Я все рассказал вам. Я сегодня же исчезну из Эребора. Вы никогда обо мне не услышите. Злость на сестру и ярость внезапно так сильно накрыли Фрерина, что у него перехватило горло. Торин едва удостаивает его разговором, в то время как ради Дис готов жизнь отдать, лечь возле ее ног, как преданный пес. А она? Следит за ним. Пытается следить за Фрерином и максимально оградить его от брата. Меняет людей в окружении отца – неизвестно, скольких ей уже удалось перекупить или заменить своими: если Траин отойдет от дел, Трор будет так же неспособен управлять Эребором. Трон–под–Горой перейдет Торину – и уж он позаботится, чтобы Дис стала, пусть не коронованной, но королевой. – Отпустить? – резко спросил Фрерин. – Ты следил за мной и моим братом. Ты распускал изменнические слухи. Ты ввел в окружение моего отца предателя. И я должен тебя отпустить? Он махнул рукой, подавая знак держащим Четырехпалого, и те, приподняв его, резко окунули его голову в металл. Он успел закричать, и крик – высокий, оборвавшийся – поднялся к потолку, резонируя между колонн. Ноги Четырехпалого подергались и обмякли, наемники Черного, напрягшись, перекинули тело через бордюр каменного желоба; белая поверхность расплавленного металла держала его еще пару мгновений, а затем жадно сомкнулась вокруг, не оставив даже пепла. Фрерин развернулся и широким шагом пошел к выходу из Кузни; проходя мимо татуированного, он кинул ему еще один упруго звякнувший мешочек. Его бесстрастное лицо, залитое красным светом раскаленного металла, с черными провалами глазниц и теряющимися в темноте впадинами под скулами до того напоминало череп, что Черного даже слегка передернуло. * * * Пока он дошел до своих покоев, ярость его успела остыть и замениться холодной злостью. Обдумав свой поступок и вспоминая свое приказание, он сморщился – ни к чему не нужная жестокость, к тому же такая глупая трата ценного ресурса. Этого Четырехпалого нужно было перекупить, сделать двойной шестеркой – и таким образом выведать планы сестры и вести за ней наблюдение. Он погорячился, а головорезы, которым платит его деньгами Черный, не привыкли переспрашивать приказов. То, что он услышал, было им подсознательно ожидаемо, и он пожалел, что среагировал так резко и бурно. В который раз он проклял вспыльчивости, доставшуюся ему по наследству. Конечно, она не принимала таких размахов, как у Торина или Дис, которые могли прийти в ярость от любого неверно брошенного слова, но все равно немало усложняла ему жизнь. Если действуешь в тенях, то нужно вести себя как тень: криков, необдуманных решений, спонтанных действий это не предполагало. Слишком много нитей, ведущих от Дис, высветили слова Четырехпалого, но теперь ему больше нечего было рассказать – и другой конец этих нитей терялся во тьме. Фрерин выругался: надо же, так сглупить. Опрометчивого поступка можно ожидать от его брата – хотя тот бы просто зарубил изменника на месте, допрос с пристрастием его бы ужаснул – но ему принимать такие непросчитанные решения было неприемлемо. Одним приказанием он наворотил самому себе целую кучу новой работы, которую следовало выполнить очень тонко и аккуратно: ввести своего человека в окружение сестры, узнать, кто еще был посредником в распространении слухов о незаконно занятом троне, самое главное – вычислить, кто этот новый лекарь Траина, откуда он взялся, каковы его намерения и степень лояльности. Ну, и найти нового оруженосца брату. * * * Подкуп, слежка, шантаж, угрозы – все это, равно как и еще парочка вещей, использование которых считается недопустимым в цивилизованном обществе – все это Черный и его сеть осведомителей из Нижнего города могли предоставить в пользование Фрерину. За плату, конечно, и плата была высока, но жадничать в таком деле было не с руки. Тени в углах Дворца ожили; невесомые, невидимые, они следовали за всеми, кто был указан, докладывая о каждом их шаге. Каждый раз Фрерин спускался в трущобы, проходя все жилые уровни по сквозной лестнице вниз – Верхний город, Ремесленные кварталы, Нижний город, Казармы – неузнанный, незамеченный, в простом плаще без шитья, спускался, кроясь в тенях, чтобы выслушать, что тени скажут ему. Они говорили немного, но по делу, и Фрерин платил золотом за каждое их слово. Однажды перед ним вывели гнома: он был стар, судя по морщинам на его лице, но в бороде его еще хорошо были заметны темные волосы. Он сложил пальцы на животе – пальцы с темной кожей, покалеченной растворами. На правом указательном пальце белела полоска кожи – знак кольца, которое долго носили, а теперь почему–то сняли. Фрерин вопросительно поднял брови. – Я знаю Гроина, который зовет себя Гроином с Холмов, – значимо сказал гном. – И могу за него поручиться. – Ты сначала представься господину, – шикнул на него Черный; его покрытое татуировкой лицо нахмурилось, перемешав выбитые линии и нарушив их симметрию. – Мое имя знать необязательно, – продолжи он, пытливо глядя на Фрерина. – Достаточно знать мой цех. Он перевернул кольцо на указательном пальце левой руки – то, что казалось лишь металлическим ободком, оказалось перстнем с печаткой, на которой была искусно вырезана змея. – Отравитель? – заинтересовался Фрерин. Гном степенно кивнул и опять перевернул кольцо печаткой к внутренней стороне ладони. – Мы, те, кого изгнали из Аптекарского цеха за эксперименты с ядами, не носим негласно признанный нашей Гильдией знак на правом пальце, как того требует обычный цех, – пояснил он. – Я могу поручиться за Гроина, который сейчас зовет себя Гроином с Холмов, и, вознесшись так высоко, – гном неопределенным жестом показал вверх, подразумевая, конечно, место при дворе, – забыл о своих бывших товарищах. – А если вы не склонны верить моим словам, – продолжил отравитель, насмешливо глядя на лицо Фрерина, как тот ни пытался скрыть свое замешательство, удивленное, – То проверьте второй палец его левой руки. Степенно наклонив седую голову, гном замолк и отошел чуть–чуть назад. – Насколько ценно? – спросил от стены Черный, и в его ухмылке, мелькнувшей среди густой бороды, сверкнул искрой золотой зуб. Увидев, как изменилось от ярости лицо Фрерина, он тут же посерьезнел. Последний раз, когда у младшего наследника были такие же глаза, это кончилось очень плохо. Если он что-нибудь сделает со старым лисом–отравителем, разбираться с трущобным Аптекарским кварталом придется именно ему, Черному, так что, на всякий случай, он заступил старика, все так же серьезно глядя на Фрерина. Заметив это движение, тот лишь недовольно поморщился: – Как-нибудь уж удержу себя в руках. Новость, которую ему рассказал старик–отравитель, и правда привела его в ярость: последний элемент это нечистой истории прояснился, и она предстала перед ним во всей своей неприглядности – и опасности. Ему давно донесли, что этот самозваный лекарь Траина слишком часто докладывает Дис – и теперь стало ясно, почему. Ввести в окружение отца отравителя, да так, что Фрерин, несмотря на своих информаторов во Дворце, ничего об этом не знал… А сестра его была хороша не только в части выбора портних и закатывания истерик, как он считал раньше. В любом случае, отдать приказ действовать она может в любой момент, если уже не отдала. Фрерин поспешил во Дворец, на ходу обдумывая сложившуюся ситуацию. Действовать нужно было быстро, очень быстро. Прямо поговорить с Дис было бы честнее всего – но в игре, которую она вела, честность вряд ли смогла бы что-то решить. Да и что бы он ей сказал? Мои соглядатаи вычислили твоих соглядатаев? Нет, нужно было держать ее в неведении, что ее планы могли быть известны хоть кому-то, кроме нее. Очевидно, нужно было сказать отцу, но Фрерин сомневался, что тот станет его слушать, а уж его доказательства – показания каких–то преступников, которые были лишены даже цеховых привилегий – вряд ли бы пришлись ему по вкусу, и, вполне возможно, настроили бы Траина против него. Дис нужно было отдалить от непосредственного доступа к отцу, и Фрерину пришла в голову идея, как это можно было провернуть так, чтобы никто ничего не заподозрил. Но что с Торином? Есть ли вероятность, что он в этом замешан или что–то знает о планах сестры? Фрерин нахмурился. То, что Торин стал бы пачкать руки интригами, это вряд ли. Но поговорить с ним определенно следовало, чтобы хотя бы полунамеками выяснить, что он знает и о чем догадывается. Случай представился тем же вечером: дружку Торина Двалину удалось избавиться от неусыпного отцовского надзора, и в честь возвращения одного из сильнейших бойцов в Ямах проводился внеочередной бой. Если нужно было найти место для разговора, не предназначенного для чужих ушей, то, как ни парадоксально, ничего не было лучше, чем шумная многочисленная толпа, увлеченная происходящим на арене. Им двоим было не с руки толкаться с простым людом, облепившим решетки тонкой ковки, отгораживающие бойцов от наблюдателей: для тех, чье положение было выше, здесь было специальное место, чуть в отдалении, где свет факелов был достаточно приглушенным, чтобы при желании можно было спрятать лицо под капюшоном. Будучи юнцами, они не стеснялись толкаться среди толпы и кричать, требуя крови, вместе со всеми, когда общее чувство напряженности и злого веселья объединяет толпу в один ревущий организм. Сейчас это было неуместно, к тому же, чем ближе к арене, тем громче нужно кричать в ухо соседу, надеясь быть услышанным. Начался разминочный бой, и они, сделав ставки, наблюдали, еще не совсем захваченные интересом происходящего: бой был первым на сегодня, и толпа пока не была должным образом взвинчена. Фрерин решил, что это самое время быстро переговорить и выяснить все, что ему было нужно. – Ты знаешь, что при дворе есть соглядатаи? Торин обернулся, удивленно приподняв бровь: – Естественно, – пожал он плечами. – Причем половина из них – твои, а вторая половина – отца. К чему ты спрашиваешь? – Если я скажу, что есть еще один, со стороны? – Черт возьми, Фрерин, – теперь полностью повернулся к нему Торин. – Тебе обязательно рассказывать это именно сейчас? Почему здесь? – Потому что я не уверен, что мог бы устроить в другом месте так, чтобы этот разговор никто не услышал, – на недовольный взгляд брата он ответил своим упрямым. Толпа вокруг арены взревела, и они непроизвольно перевели взгляды туда: посреди песчаного круга один верзила опрокинул другого и теперь молотил его огромными кулаками, почти черными от линий татуировки. Кулак поднимался и опускался, с костяшками, красными от крови. – Нет, – сказал Торин. – Ответ на твой вопрос – нет. Я ничего не знаю ни о каких новых соглядатаях. Почему ты вообще спрашиваешь у меня? Я никогда таким не занимался. – Потому что тебе об этом мог кто-нибудь рассказать. – Ты только что рассказал. – Ты понял, о чем я. Торин упрямо сжал губы; взгляд его опять стал колючим и холодным, как всегда, когда Фрерин пытался заговаривать о сестре – или хотя бы намекать. – Нет, – опять повторил он, теперь с нажимом, зло чеканя каждое слово. – Я ничего не знаю об этом. И обсуждать это не имею желания. Фрерин кивнул и тут же отвел глаза, сделав вид, что его увлекло происходящее на арене. Хотя Торин ничего не сказал ему, он узнал достаточно, чтобы успокоиться: тот и правда ничего знал. Вот уж чего, а врать его брат не умел совсем – считал ниже своего достоинства, и не хотел учиться этому делу, потому что не видел ему практического применения. Решение проблемы возникло в голове Фрерина, пока он отстраненно наблюдал за тем, что происходило на песчаной арене: второй боец уже перестал сопротивляться и дергаться под ударами, и судья объявил победителя, подняв его залитую кровью руку вверх. Толпа заревела: кто-то радостно, забирая свой выигрыш, поставившие на проигравшего – разочарованно и недовольно. Следовало лишить Дис доступа ко двору, пока она не осуществила свой план, в котором, как Фрерин был уверен, плотно увяз бы еще и Торин, хотя и не принимал бы непосредственного участия в его исполнении. Нужно было переговорить с отцом, и эта перспектива вовсе не радовала Фрерина. Выждав еще один бой, он тенью пробрался к выходу. Брат даже не заметил его исчезновения. * * * Взгляд Траина был тяжелым, пригибающим к земле этой свинцовой тяжестью, светлые глаза будто прошивали насквозь. Фрерин держал этот взгляд, хотя мучительно хотелось отвести глаза. Он украдкой пошевелил плечами, как будто проверяя, и нет ли, правда, на них груза. Молчание затягивалось, но первым Фрерин говорить не решался. – Ты сказал, что у тебя срочное дело, – сказал Траин. – Говори. И лучше бы ему действительно оказаться важным. Фрерин сжал губы в сплошную линию – по голосу отца ясно было, что он недоволен тем, что приходится тратить на него время. Он будто был уверен, что младший сын не может сказать ничего стоящего. – В городе начинается паника по поводу предстоящей войны. – Никакой войны не будет, – отрезал Траин. – И если тебе нечего рассказать, кроме досужих пересудов и сплетен, то не трать понапрасну мое время. – Кузня работает день и ночь, там куются доспехи и оружие, всем это уже известно, – проглотив оскорбление, упорно продолжил Фрерин. – Город волнуется. Ремесленники, торговцы волнуются. Эребор гудит, будто улей. Если его не утихомирить сейчас, то это может принять куда более крупные масштабы. – Я подумаю, что можно сделать. По этому тону было ясно, что дальше разговор Траин продолжать не намерен. Фрерин собрался с духом и сказал: – У меня есть решение, – он осекся, когда отец чуть приподнял бровь, ошарашенный такой наглостью младшего сына и торопливо добавил: – если вы позволите, отец. Траин поколебался пару мгновений, но потом все же кивнул. – Нам нужен – Эребору нужен – союз с Железными Горами. Паника успокоится, когда все увидят, какие мощные союзники на нашей стороне. – Я не собираюсь идти на поклон к Железностопу, – резко отрезал Траин. – Одинокая Гора никогда не склонится перед Железными. – Я не об этом, – поспешно исправился Фрерин. – У меня есть свои источники в Железногорье. И они говорят, что Даин ищет невесту. Ему не пришлось пояснять – видно было, что отец понял, на что Фрерин намекает. Он откинулся назад в кресле, обдумывая предложение сына. – Я дал одно обещание твоему брату, – сказал он, поморщившись, будто эти слова кислили на языке. – Я знаю, – коротко кивнул Фрерин. – Но… со свершившимся фактом он не сможет поспорить. – Ты думаешь, он позволит этому случиться? – усмехнулся отец. – Твой брат упертый, как камень. – Позволит, если его в это время здесь не будет. Фрерину самому было противно говорить эти слова, предложения застревали в горле, кололи гортань, как острая рыбья кость. Он успокоил себя, что распутать этот узел уже невозможно, так что лучше разрубить его, пока он не причинил гораздо больше вреда. Он силой поднял в памяти воспоминание о ярости, захлестнувшей его в Кузнях вчера ночью. Взяв себя в руки, он продолжил: – Отошли его на время. В Лихолесье, например. Легким маршем они доберутся туда меньше, чем за неделю, но эльфы даже на границе леса продержат их почти месяц. Отошли его подтвердить военные договоры, а в это время отправь ворона к Даину. Траин некоторое время молчал, испытующе глядя на сына. К своему удивлению, Фрерин заметил легкий оттенок одобрения в его глазах. – Вызови ко мне Торина, – в конце концов, сказал он. * * * На открытых внешних галереях ветер пробирал до костей; Фрерин накинул на голову капюшон и плотнее закутался в плащ. Он облокотился о парапет, чувствуя, как уже успевший остыть от дневного солнца камень холодит кожу через ткань одежды. Через темную равнину, освещенную лишь полукругом света от дозорных постов перед главными воротами, был виден Озерный город, отражающийся огнями в воде, подернутой переменчивой рябью. – Как будто бы озеро горит, – произнес голос рядом. Фрерин слышал шаги за спиной, слышал, как звякнули алебарды вытянувшихся стражников – он был уверен, что Торину понадобится поговорить с ним до отъезда. Он скосил глаза на брата: тот тоже оперся о парапет, широко расставив руки, и смотрел куда–то вдаль – через темнеющую равнину, через озеро, через город людей. – Отец отправляет меня на южные границы, – опять нарушил молчание Торин. – Ты знаешь, зачем? – К эльфам? – фальшь в голосе Фрерина была почти осязаема им самим. Его чуть не передернуло: он чувствовал, что Торин улавливает ложь, и от этого было еще противнее договаривать: – Отец меня в свои планы не посвящает. К концу фразы ему удалось выровнять интонации, но голос все равно был сухим, как наждак. Как будто бы он долго не разговаривал. Фрерин чувствовал, что брат выжидающе смотрит на него, но не мог найти в себе сил повернуть голову и встретить его взгляд. Он так же упорно смотрел на освещенный огнями Озерный город и его перевернутую копию в водах озера. – Выступаем на рассвете легким маршем, – продолжал Торин. – С небольшим отрядом. Фрерин чувствовал, что он хочет задать вопросы, чувствовал, как пусты и малозначимы слова, что он говорит. Еще он чувствовал, что не сможет соврать, если брат спросит его прямо. Но Торин не спрашивал – может, потому, что он привык получать ответы сразу и с готовностью, не утруждая себя уговорами и просьбами. А может, он не хотел знать ответ. Они еще некоторое время молчали; эта галерея была закрыта естественным выступом горы, так что шум ветра почти не был слышен. С аванпоста несколькими уровнями ниже выпустили воронов. Их карканье эхом отдалось от выступа, еще не совсем потемневшее небо на западе четко обрисовало силуэты летящих птиц – угольно–черные, резкие, будто прорезанные ножом. – Наверное, отец собирается предупредить эльфов, что к ним отправляется посольство, – сказал Торин, провожая птиц взглядом, и злая насмешка в тоне того, как это было сказано, кольнула Фрерина. Они оба прекрасно видели, что вороны летят на восток, а не на юг, к Лихолесью. – Позаботься о ней, – внезапно сказал Торин, и Фрерин, против воли дернувшись, встретился с ним глазами. На лице его брата не было ни злости, ни недовольства – только в глазах он уловил легкий оттенок беспокойства. – Я прошу тебя как брата. Фрерин не успел ни согласиться, ни отказаться – Торин развернулся и быстрым шагом удалился в боковые проходы галереи, ведущие внутрь Горы. Он опять перевел взгляд на людской город, отражающийся огнями в темной воде озера. Злость – на брата, на сестру, на отца, и, больше всего, на себя – поднялась и стала комком в горле, душа его так, что на глазах едва не выступили слезы. Когда Фрерин зажмурил веки, ему и правда на мгновение показалось, будто бы озеро горит. * * * продолжение в комментариях

Вопрос: ?

1. С почином!		43	(100%)
Всего:		43

Comments

[Hobbit Big Bang]

II. К корням земли уходит много ярусов, и каждый ярус отличается от другого. Но все вместе они объединяют Эребор в одно целое, как соты объединяют улей. Сейчас Эребор ждал – весь горячий подгорный воздух был пропитан ожиданием. Свое затаенное напряжение Гора скрывала показной оживленностью. На нижних уровнях, где дома бедны и стража стоит лишь на выходах на главные лестницы, шумели, пили и убивали больше, чем обычно; верхние уровни полнились пересудами и шепотками по углам – сплетни и слухи приобретали самые причудливые формы, дополненные деталями многочисленных рассказчиков, проходя через десятки уст и теряя малейшие крупицы истины. Во Дворце было тихо – Фрерин уверенно держал всю сеть своих информаторов и не позволял просочиться слухам о том, какой ответ принесли вернувшиеся вороны. Прошло чуть больше недели с тех пор, как Торина с посольством выслали к южным границам, в Лихолесье, и без него дворец казался пустым: в его отряде, которые отец предоставил набирать ему самому, ушли самые верные его товарищи – все те, кто оживлял мужские покои. Фрерин старался как можно меньше времени проводить там, ночуя по большей части в городе, избегая встреч с отцом и, тем более, сестрой. Ожидание зрело в Эреборе, чувствовалось в воздухе, в разговорах, во взглядах, с каждым днем становилось все более напряженным. На четырнадцатый день после того, как в Лихолесье отправилось посольство, в главные ворота вошел отряд Даина. Отряд – большой, хорошо снаряженный – заметили еще на подходах к Горе, и новость эта разнеслась по ярусам за мгновение. Народ повалили в нижние галереи, чтобы получше рассмотреть железногорского владыку – обсуждали оружие, доспехи, стать воинов, обсуждали то, что с отрядом пришли женщины, что хвостом втянулись в ворота груженые сундуками повозки. Встречать почетных гостей вышел сам Трор – Траин достаточно крепко держал отца под руку, чтобы создавалось впечатление, что Король–под–Горой уверенно стоит на ногах. Фрерин стоял чуть поодаль, за левым плечом отца: в отсутствие Торина он мог бы стать и справа, но не хотел, подчеркивая пустое место возле правой руки Траина. Железностоп остановился не дальше пяти шагов от встречающих; его отряд тут же построился ровными рядами за своим предводителем. По законам гостеприимства, хозяева первыми приветствовали гостя, и Трор поднял руку в приветствии. – Мы рады видеть тебя под нашими сводами, – сказал он. Эреборские стражники было сказано держать толпу на приличном расстоянии: как им объяснили, чтобы не показать свою учтивость гостям, но на самом деле, чтобы никто не мог случайно заметить, что это приветствие стоило Трору немалых трудов. – И я рад видеть ваши своды, – отозвался Даин и почтительно склонил голову – не опуская глаза. Отряд Железностопа одноголосно громыхнул приветствие, и оно гулко отозвалось от высокого потолка. * * * Для размещения гостей все было давно готово, и Траин распорядился обеспечить наилучший отдых с дороги, но Даин настоял на аудиенции спустя всего пару часов после прихода, он лишь смыл с себя дорожную пыль и переоделся. Большинство кресел с высокими спинками вдоль длинного стола в Зале Совета были пусты, на скорой встрече было лишь несколько доверенных с обеих сторон. Трор был в своих покоях, но Даин не удивился: он сразу понял, с кем придется вести дела. Фрерин наблюдал за железногорским королем – тот был старше и его, и Торина на добрых полстолетия, если не больше. Волевое лицо было лицом воина – но в глазах его Фрерин видел хитрый и глубокий ум. Это ему не понравилось: отец постарается сделать задуманное как можно быстрее, так, что может упустить какие-нибудь выгодные условия. Еще меньше глаз Даина ему понравилось то, как сам Даин этими глазами осматривал Зал Совета, и, в особенности, вделанный в спинку трона Аркенстон – как товар перед приобретением. – Я предпочел бы обговорить все условия перед тем, как сделаю официальное заявление, – сказал Железностоп, заметив, что Траин благосклонно ждет, когда он заговорит первым, и первым сделает свое предложение, чтобы оценить его. – Я прошу руки вашей дочери, оценивая ее в треть золотом, а в две трети – железом, доспехами и оружием из него высочайшего качества. Вы знаете, что Железные горы бедны золотом, но славны кузнецами, и изделия наши вполне соперничают по цене с драгоценным металлом. Даин сделал небольшую паузу, и, не дождавшись возражений, продолжил. – Сумму выкупа невесты мы обговорили, и я привез его. Как видите, с моей стороны все условия соблюдены. Собираетесь ли вы соблюдать свои обещания? –Одинокая Гора и Железные горы – вечные союзники, – ответил Траин, и в голосе его зазвенела злость. – Я бы не давал слова, которого не имел бы намерения выполнить. – Я бы желал услышать это лично, а не в письме, – сказал Даин, обманчиво расслабленно облокачиваясь на спинку кресла. Траин, нахмурившись, некоторое время молчал, глядя на Железностопа. – Я отдаю свою дочь, – начал он, тяжело проговаривая каждое слово. – А вместе с ней право наследования Трона–под–горой вашим союзом и детям, рожденным от этого союза. Даин удовлетворенно кивнул. – Мой род принадлежит к Младшей ветви крови Дурина, – сказал он. – Однако мы чтим те же обычаи, что и Старшая ветвь. Слово наше скреплено, и в ближайшие дни я сделаю официальное предложение при достаточном количестве свидетелей, чьи слова будут весомыми. – Я также намерен соблюсти все древние традиции вступления в брак, которые род Дурина пронес через столетия, – продолжал он. – Я привез девиц, которые заменят тех, кого ваша дочь решит увезти с собой, и повитух, которые проверят чистоту невесты и ее способность понести наследников. Траин удовлетворенно кивнул, Фрерин нахмурился. Даин упомянул обычаи и традиции, зная, что приведет Траина в наилучшее расположение духа. Железностоп был куда более хитер и опасен, чем ему казалось раньше; он был хваток и видел свою выгоду и цель. Цель эта была неизвестна Фрерину, тем не менее, он подсознательно чувствовал ее опасность. Они продолжали разговор пустыми вежливостями – отец спрашивал, как они добрались, в каком состоянии дороги, как идет работа в добыче железа, а Фрерин, не слушая их, думал, что по возвращении Торина он приложит все усилия – даже нечестные, если придется – чтобы женить Торина и отодвинуть Железностопа в линии наследования Эребора как можно дальше. * * * Два дня никто не осмеливался соваться к Дис – она все поняла, увидев, что привез с собой на повозках Даин, но все-таки позволила себе надеяться, что отец сдержит слово, данное старшему сыну. Первой ее эмоцией был страх, и еще раньше страха за себя появился страх подозрения, что отец не нарушил слова, данного Торину, и тайно женил его на какой-нибудь из многочисленных племянниц. Только затем пришла ярость – она бушевала в своих покоях как ураган, разбивая все, что попадалось под руку. Горничные смиренно ждали под дверью, Траин гордо объявил будущему зятю, что горячую кровь прямых потомков Дурина должно уважать, и Даин согласился подождать пару дней до начала исполнения всех традиций. На третий день звон и грохот в покоях Дис затихли, и ночью она пришла к Фрерину. Он ждал, что она или пошлет за ним, или передаст ему какое-то послание через своих доверенных, но визита ее самой он не предполагал. Трудно было даже вспомнить, когда они в последний раз говорили, кроме требующихся приличиями фраз, и то, встречая его в отсутствие тех, кто мог бы донести о ее поведении отцу, Дис не удостаивала брата даже взглядом, не то что приветствием. Фрерину трудно было объяснить причины такой нелюбви сестры, но он иногда подозревал, что причиной является само ее существование. Все это началось с детства, когда они отчаянно перетягивали брата каждый на свою сторону. У Дис, конечно, возможностей было куда больше, хотя бы учитывая безотказное средство получения желаемого – плач. Чем старше все они становились, тем явственнее была вражда между ним и сестрой: как Торину удавалось балансировать между ними, не примыкая ни к одной из сторон, было удивительно. Фрерин был уверен, что хоть несколько раз Дис пыталась ставить его перед выбором, но Торину каким-то образом удавалось поддерживать хорошие отношения с обоими. Фрерин никогда даже не пытался намекнуть на такой выбор: он был уверен, что, в любом случае, расклад будет не в его пользу. Сколь же отчаянным должно быть ее положение сейчас, если она пришла к нему. Он взглянул ей в глаза – на мгновение они встретились взглядами – и на краткий момент он почувствовал укол стыда и сожаления, что заварил это дело. Он быстро воспроизвел в уме все аргументы за его правильность – слишком часто он думал о том, были ли его действия верны, слишком часто обдумывал причины, побудившие его начать тот разговор с отцом. Они встали идеально ровно, мгновенно перевесили чашу в сторону виновности сестры, необходимость убрать ее от отца, снять ее влияние с Торина стали очевидны. И все равно Фрерин чувствовал себя подлецом.

[Hobbit Big Bang]

Он видел, что ей трудно с ним говорить; Дис даже смотрела куда-то в сторону мимо него, прямая и гордая. На лице ее было всегдашнее презрение, и, если бы не мелко дрожащие кончики пальцев и темные круги, очертившие глаза от недосыпа и слез, Фрерин бы не подумал, что она чувствует какое бы то ни было волнение или расстройство. – Мне странно это говорить, – сказала она. – Но мне нужна твоя помощь. В другое время Фрерин бы усмехнулся, уколол бы ее ядовитым комментарием, нашел бы тысячу способов насмешки, но сейчас у него не повернулся язык сказать что-нибудь такое. – В чем? – поинтересовался он, упорно стараясь поймать ее взгляд. Зря – она все так же смотрела мимо него. – Ты прекрасно знаешь в чем, – зло ответила Дис. Она сцепила кончики пальцев, чтобы унять нервическую дрожь. – За мной следят тщательнее, чем за Аркенстоном. Меня никуда не выпускают. Визит к тебе мне пришлось практически выпрашивать у отца. Ее голос некрасиво дрогнул от ненависти, когда она упомянула Траина. Фрерин молчал, ждал, что еще она скажет. Дис будто обдумывала что-то – красивые брови нахмурились. – Мне нужно, чтобы ты убрал одну из моих горничных, – наконец сказала она. Фрерин даже удивился – вначале из-за просьбы, а затем из-за наглости сестры. – И что заставляет тебя думать, что я могу быть связан с такими делами? – спросил он. – Не строй из себя тупицу, Фрерин, глупость определенно не входит в список твоих недостатков, – огрызнулась Дис. – Я восприму это как комплимент. – Воспринимай это как хочешь. Фрерин продолжал пристально изучать ее бесстрастное лицо. – Я устрою, что ты просишь, – наконец сказал он. – Но мне нужно знать, почему ты хочешь от нее избавиться? Вдруг Дис сфокусировала взгляд и встретилась с ним глазами. Фрерину стало даже не по себе: глаза у нее были один в один как у Торина, такого же разреза и оттенка. Разве что у Торина в глазах ему ни разу не доводилось видеть столько отчаяния и бессильной злости. – Она видела то, что не следует знать отцу и всем остальным, – сказала она, продолжая сверлить его взглядом. – Я прошу за двоих. Некоторое время он держал ее взгляд, но потом все же отвел глаза в сторону. – Как ее имя? – наконец спросил он. * * * Фрейя, ее имя было Фрейя – красивое имя и достаточно редкое в Одинокой Горе, чтоб Фрейя среди горничных Дис оказалась всего одна. Тихая, незаметная девушка с широким круглым лицом и большими белыми руками, глаза ее все время были устремлены в пол, сколько Фрерин ни пытался встретиться с ней взглядом. Она стелила постель его сестры и могла видеть вещи, из–за которых она с большой вероятностью очутилась бы на дне колодца с перерезанным горлом. Но не оказалась – значит, могла держать язык за зубами. Ее надо было разговорить, потому что глупо терять того, кто владеет информацией, из-за порыва ярости, как в тот раз в Кузнях, Фрерин не собирался. Способы имелись разные, но на этот раз он решил использовать исключительно свой дар убеждения и тугой мешочек с золотом. Фрейя сказала всего одну фразу – и Фрерин почувствовал, как внутренности скрутились холодным комом. Его план, который он обдумывал сотни раз, и который, как он думал, не имел изъяна, обрушился, как если бы из хрупко стоящего строения вынули нижний камень. Целую ночь он ходил по своим покоям, не в силах уснуть, перебирая возможные решения – и не мог их найти. К утру он почти решился убить Фрейю, но затем снова отбросил эту мысль. Единственным выходом из ситуации, как бы ни хотелось отказаться от него, было рассказать все Траину. Если даже под его осторожными расспросами горничная Дис смотрела в пол и отвечала так тихо, что приходилось переспрашивать, перед Траином она, казалось, готова была вообще провалиться сквозь землю. Фрерин видел, что отец недоволен заминкой, тем, что девица медлит, его полуседые брови нахмурились, а пальцы раздраженно выстукивали по ручке кресла. – Ну? – резко бросил он. – Фрейя, – как можно мягче сказал Фрерин. – Просто скажи то, что ты сказала мне. После этого ты можешь идти. Девица кивнула, выражая готовность отвечать на вопросы. – Расскажи, чем ты занимаешься, – направил ее Фрерин. – Я… я перестилаю постели в комнате принцессы, – голос у горничной был тихим. Она комкала в руках платок, сжимая его так, что белели костяшки. – И что необычное ты заметила? – опять спросил Фрерин, глядя в глаза отцу. Тот так же буравил его взглядом. Девица молчала. – Говори, – повысил на нее голос Траин. Еще некоторое время Фрейя молча двигала губами, не в силах начать говорить. – Уже месяц, – наконец сказала она. – Лунные крови должны были начаться у принцессы месяц назад, но так и не начались. В пустом зале, где были лишь они трое, наступила тягостная тишина. Фрерин продолжал смотреть в глаза отцу и видел, как на его лицо поочередно отразились недоверие, ужас, гнев. Гнев заглушил все эмоции, и Траин вскочил со своего кресла. – Что ты несешь! – закричал он, и от звуков его голоса горничная вздрогнула и еще сильнее втянула голову в плечи. – Я велю вырвать твой язык за эту ложь! – Она не лжет, – подал голос Фрерин, и тут же почувствовал, что отец переключился на него и готов излить свою ярость в ответ, поэтому быстро добавил: – Я проверил, последние месяцы Дис допускала стелить постели только ее. Траин тяжело опустился обратно в кресло, прикрыл глаза и подпер лоб рукой. Фрерин быстро знаком указал Фрейе убираться – в живых ей было оставаться все равно недолго, а разговор с отцом требовалось провести с глазу на глаз. Девица быстро метнулась к двери, шурша подобранными юбками – створка слегка скрипнула, когда она скользнула в коридор, и на этот звук Траин открыл глаза. – Ты понимаешь, что это значит? – спросил он, глядя прямо в глаза Фрерину. Тот кивнул. – Если Даин узнает об этом – а он узнает, он из самых Железных гор привез с собой старух, которые проверяют пригодность девок для женитьбы – он не только разорвет с нами все отношения, но и объявит вражду, – казалось, будто Траин говорит сам с собой, но Фрерин понимал, что он обращается к нему. Странно было ощущать, что отец говорит с ним почти на равных, и радость от этого слегка чувствовалась через общую озабоченность и растерянность, как Фрерин ни пытался ее заглушить. Траин сжал переносицу большим и указательным пальцем и зажмурился на мгновение, задумавшись. – Позови сюда сестру, – сказал он, открыв глаза. * * * На этой открытой галерее он не бывал с тех пор, как разговаривал здесь с Торином перед его походом. Сейчас Фрерин стоял на том же самом месте, так же облокотившись на холодный камень перил и втянув голову в плечи. Поднявшийся ветер хлопал вышитыми флагами, но это не отвлекало его от мыслей; сложно было представить, что вообще могло бы его сейчас отвлечь. Мысли его беспорядочно метались, он пытался найти решение и не находил его. План, составленный и обдуманный им в ночь после того, как он узнал, что лекарь отца – отравитель, подкупленный его сестрой, казался ему столь верным и прочным. Дис нужно было убрать от двора, не дать ей доступа к отцу, уменьшить ее влияние на Торина, разве можно было добиться этого иначе, кроме как выдав ее замуж? Даин был идеальным кандидатом: отец давно искал способа сделать договор с Железными горами более крепкими, а что крепче, чем кровные узы? Фрерин знал, что Железностоп – хитрый и сметливый – захочет получить все, что удастся. В том, что Дис не девица, он был уверен, как и в том, что Даину будет плевать на это, если Траин предложит ему дополнительные земли или власть как компенсацию морального ущерба. Но того, что она будет носить ребенка, Фрерин не предполагал. И теперь его идеальный план разрушался на глазах, попутно хороня и сестру, и его самого под обломками. Если Даин узнает, что Дис ждет ребенка, он решит, что Траин хитростью думал всунуть ему свою порченую дочь. Разразится скандал, а если дело дойдет до оружия – в том, что дойдет, можно не сомневаться, Железностоп привел с собой достаточно воинов, чьи доспехи носили боевые отметины – то это может начать войну, притом самого мерзкого толка, когда убивают себе подобных – гражданскую. Что ж, кто это все заварил, тому и расхлебывать: Фрерин подумал, что именно ему придется выдумывать сложную ложь для объяснения с Даином и убеждать отца придержать свой нрав и откупиться от несостоявшегося сватовства железногорцев золотом и самоцветами, а их понадобится немало. Хорошо хоть Даин не успел сделать официальное предложение, иначе теперь он был бы взбешен отказом.

[Hobbit Big Bang]

Другой вопрос занимал Фрерина не меньше: что отец теперь сделает с Дис? Зная Траина, он был уверен, что большая часть злости вызвана тем, что Дис посмела зачать ублюдка от смешения с нечистой кровью: идея о продолжении ветви Старшего брата крови Дурина была у отца настолько навязчивой, что граничила почти с одержимостью. Знал бы он, что дитя, зреющее в его дочери, несет чистейшую кровь рода. А если бы знал? Фрерин забеспокоился. Он был почти уверен, что Дис не раскроет отца ребенка – настолько же, насколько уверен, что даже если бы она и сказала правду, отец вряд ли бы ей поверил. Но зерно сомнения все же было. Будь Торин здесь, он немедля открыл бы правду отцу, чтобы сберечь Дис. Будь Торин здесь, зло оборвал себя Фрерин, никакого сватовства Даина и быть не могло бы. Он, наконец, решил обдумать последний из трех вопросов, которые нужно было решать как можно скорее. Он откладывал его, потому что знал, что в этом случае его ждут самые безрадостные перспективы. Каким образом он объяснится перед братом? И что Торин скажет на его объяснение? Фрерин вдруг вспомнил их разговор перед отъездом и то, как брат попросил беречь Дис. Злость опять поднялась в горле так, что стало трудно дышать, точно как в тот раз, после разговора. Но в этот раз это была злость исключительно на себя самого. Фрерин так крепко стиснул пальцы на каменном парапете, на который опирался, что костяшки побелели под кожей. Он крепко сожмурил веки, до красных кругов перед глазами, пытаясь собрать все мысли воедино. Когда он открыл глаза, взгляд его тут же остановился на выступе горы, увенчанном небольшой башенкой. Оттуда вылетали крупные черные птицы – почтовые вороны. Фрерин накинул на волосы капюшон плаща и порывистым шагом покинул галерею: он должен был отправить сообщение. * * * До купален ее отвели под руки. Дис шла, выпрямив спину слишком ровно, как палка, напряженно глядя только перед собой. Только один раз она попыталась вырваться из цепкой хватки приставленных к ней отцом служанок, не для того, чтобы предпринять по определению бессмысленную попытку побега, а для того, чтобы ее не вели, как приговоренную. Сопровождающие, ни слова не говоря, просто еще крепче взяли ее под локти, и больше Дис уже не вырывалась. Коридор от ее покоев до купален женской половины поворачивал за угол и спускался вниз, обычно пройти по нему занимало всего пару минут. Сейчас этот путь показался ей бесконечностью: в первый раз она рассмотрела узор каменных плиток на полу и вытесанные на стенах орнаменты. Все кругом как будто бы плыло в желтом мареве факелов, освещавших коридор; Дис попыталась было собраться с мыслями, настроиться, вызвать хоть какие–то эмоции – но в голове будто бы мутилось. С отвращением она почувствовала приступ страха, поднимающийся из–под ребер, перехватывающий горло, и тут же постаралась заглушить его злостью и ненавистью. Удалось – но всего на пару мгновений. Купальня вся исходила белым паром от каменных ванн, жаркий и влажный воздух шибанул в лицо после прохладного коридора, заставив Дис раскраснеться. Страх опять поднялся к горлу, сделал колени ватными. Она захотела поднять руку, чтобы отмахнуться от служанок, расшнуровывающих ее платье, но даже это ей не удалось. Такая же прямая и ровная, она стояла, помертвевшая, пока ее раздевали, не оставив, наконец, в тончайшей, будто паутинка, ночной рубашке. Безучастно следовала за служанками, ведущими ее к ванной; каменный пол холодил босые ступни, и она поежилась. Когда она поставила первую ногу в воду, и кипяток обжег кожу, страх вдруг исчез, оставив лишь ком в горле и полное безразличие. Не медля, она перекинула вторую ногу через бортик ванной и медленно села, чувствуя, как кожу жжет от горячей воды. Дис вдруг вспомнила, как в детстве мать купала ее, как она взвизгивала, отворачиваясь от брызг мыльной пены, как кожа на кончиках пальцев сморщивалась, будто сушеный фрукт. Боль скрутилась в животе клубком игл, и она беспомощно подняла глаза, встретившись взглядом с добродушными и выжидающими глазами лекарки, которая стояла, скрестив на подоле сухие руки. Когда вода начала краснеть от крови, Дис заплакала. * * * Разбираться с Даином взялся сам Траин, не допуская Фрерина даже к обсуждению грядущего разговора, который мог весьма опасно кончится. Его даже не допустили на саму беседу – но Фрерин знал достаточно обходных путей через дворцовых стражников чтобы попасть на внутренние галереи Зала Совета, в котором все должно было произойти. В тени колонны, незамеченный и неуслышанный, он видел Даина, сидящего лицом к Траину, и спинку отцовского кресла. Разговор до него почти не долетал, лишь несколько фраз, которые были сказаны на повышенных тонах, но он достаточно мог читать лица, чтобы понять, чего ожидать. Железностоп был в бешенстве, но имел достаточно выдержки, чтобы не сметь повышать голос на того, кто был негласным владыкой Эребора. Но оскорбление, нанесенное ему, он спускать не собирался – он был достаточно деятелен, чтобы не концентрироваться на своей обиде и гордости, а уже просчитывать, что он может извлечь из ситуации, в которой богатейшая Одинокая гора была ему должна. Главный повод для опасений – что гордость Даина перевесит его расчётливость, не оправдался, и Фрерин тайком перевел дыхание: как минимум одной самой важной насущной проблемой стало меньше. По тому, как сжалась в кулак рука отца на подлокотнике кресла, Фрерин понял, что Даин выдвигает свои условия, на которых может быть искуплено нанесенное ему оскорбление – и как бы завышены они не были, выполнять их придется неукоснительно. Между отцом и Даином завязался торг, и Фрерин, узнав то, что его интересовало, покинул свой наблюдательный пост: хотя самая важная проблема разрешилась сама собой, остальные не меньшим грузом висели над ним. Даин не захотел покидать Эребор незаметно; проводы его отряда, в котором значительно увеличилось число груженых подвод, собрали немало зевак, которые так же, как и по его прибытию, обсуждали воинов, женщин, доспехи, оружие, шитье на одежде. Теперь лишь добавился новый повод для обсуждений: почему железногорцы уезжают так быстро, не пробыв и пары недель? Какой вопрос они решали? Фрерин сделал единственное, зависящее от него: он через сеть шпиков Черного распустил слухи по городу – о том, что Железные горы пришли на поклон, подтвердить союз, и что Трор милостиво принял их и одарил богатствами своих новых самых преданный друзей. О том, что Даин хотел сосватать свою сестру наследнику, но с решением вопроса о женитьбе решили повременить. Эти сплетни передавали быстро и охотно: к железногорцам относились с прохладой, и случаю показать свое превосходство перед ними, смирно пришедшими к Эребору заручиться дружбой, были рады. Растянутый отряд выходил через главные ворота в сопровождении радостного гула толпы по обе стороны пути. Трор, которого опять вывели из его закрытых и тщательно охраняемых покоев, благославлял ладонью уходящих: сопровождающие достаточно крепко и незаметно держали его под руки, чтобы он мог производить благостное впечатление. Отряд железногорцев уходил, и народ Эребора радовался, уверенный, что уходят их лучшие друзья и союзники; Фрерин, мрачно наблюдавший эту пышную процессию с верхнего моста–перехода, был уверен, что уходят те, кто вряд ли подаст руку, если они оступятся. * * * Торин вернулся через три дня после того, как прилетел ворон с ответом от него. Шли скорым маршем, не ночуя, останавливаясь всего на пару часов, чтобы передохнуть. Так ходили во время военных походов, и сейчас весь отряд был в недоумении из–за спешки, но выражать свое недовольство открыто или, тем более, отказываться никто не решался: Торин в мгновение мог превратиться из товарища и соратника в командира, и спорить с ним было чревато. Все это «посольство» изначально не задалось: все эти недели эльфы просто продержали их на границе, на все требования отвечая, что их примут, как только возникнет возможность. И кто знает, сколько бы еще они времени потеряли на окраине этих проклятых лесов, если бы не таинственное послание из Эребора, после которого Торин в спешке снял отряд с места и теперь не давал им передыху. Что было в том послании, так никто и не узнал: сам Торин он этом не имел желания распространяться, а выспрашивать его было пустой затеей. Его обеспокоенное лицо, плотно сжатые губы и болезненное волнение, которое иногда прорывалось в нем, если в пути возникали заминки, видели все, и гадали, что такое могло случиться: варианты были разные, от начала войны до смерти кого–то из королевской семьи.

[Hobbit Big Bang]

Когда они уже подходили к Эребору по равнине, многие успокоились: Гора все так же жила своей жизнью, через открытые внешние ворота в обе стороны текли потоки как жителей, так и посетителей, вооруженной стражи было не больше, чем обычно, на стенах развевались обычные флаги королевских цветов – будь Эребор в трауре, они были бы спущены и заменены на черные. Чем ближе они подходили, тем явственнее было беспокойство Торина и тем порывистее его нервные движения. Он не отвечал на приветственные поклоны и быстро удалился в сторону Верхнего города, не дожидаясь встречающих и не попрощавшись с отрядом. Конечно, дозорные их заметили еще на подступах к Эребору, но появление его отряда было столь неожиданным, что подготовка к его встрече еще только шла во Дворце. Отмахнувшись от удивленных приветствий и предложения отдохнуть с дороги, Торин направился к лестнице на женскую половину. Возле комнаты Дис дежурила стража, и они лишь вытянулись перед ним, отдавая честь, когда Торин взялся за дверную ручку. Им было велено никого не пускать, но перечить Торину никто из них не решился. Он вдруг подумал, что это все это до тошноты напоминает тот жуткий сон, который ему приснился, когда он ненароком задремал на Совете; что, если он сейчас откроет дверь, а Дис там нет? Отбросив эту мысль, он вошел внутрь. В комнате был полумрак, большая часть свечей не горела, и очертания мебели терялись в матовом свете, сглаживающем углы. Служанка, прибиравшая пузырьки и склянки с лекарствами на прикроватном столике, обернулась на звук хлопнувшей двери и ойкнула, увидев Торина; она тут же выпрямилась перед ним, потупив взгляд и старательно разглаживая подол. Торин кивком указал ей на дверь, и служанка бесшумной тенью покинула комнату, оставив его наедине с сестрой. Дис лежала на кровати, ее болезненно–белое лицо казалось едва ли не прозрачным в обрамлении черных волос. Она была больна – черты лица истончились, под глазами пролегли синие тени. Больше всего ужаснули его сами глаза: он помнил их синеву, искрящуюся сапфировыми оттенками в минуты радости; теперь же цвет потускнел и обессмыслился, белки были красноватыми, а веки слегка припухли, как будто бы она много плакала. Он стоял у входа, не в силах двинуться с места. Дис молчала, лишь напряглась, когда он вошел, и не отводила от него взгляд. Торин пересилил себя и подошел к ней, сел на стул возле кровати; он взял в ладонь одну из тонких рук, лежавших поверх одеяла, сжал нежно, будто она была из тончайшего стекла. В походной одежде, грязный с дороги, он так ужаснулся контрасту своих запыленных пальцев и чистой белой руки Дис, что хотел ее отпустить, но ее узкая ладонь обессилено, будто выброшенная на берег рыба, шевельнулась в его широкой руке, и он не решился разжать пальцы. – Она говорила об этом, – голос ее был тихим и чуть–чуть хрипловатым: видно было, что она некоторое время не говорила вслух. – О чем ты? – удивился Торин. – Кто она? О чем говорила? Не утруждай себя разговорами, тебе нужен отдых. Дис повернулась лицом в его сторону, и под ее усталым взглядом он почувствовал себя таким виноватым, что тут же пожелал опять оказаться на границах Лихолесья, в недельном переходе отсюда, ничего не зная о дурных вестях. – Гадалка из Озерного города, – сказала она. – Она говорила об этом. Что Фрерин убьет моего ребенка. Все так и вышло. – Не говори так, – нахмурился Торин. – То, что болтала эта полоумная – полный вздор. Причем здесь Фрерин? Дис ничего не ответила, и он почувствовал, что ее взгляд давит на него еще сильнее. – Я доверилась ему, – наконец сказала она. – Я допустила ошибку. Я допустила ее еще раньше, когда не послушалась слов той человеческой женщины. Она отвернула от него лицо, уставившись в потолок. Ему был виден ее профиль: подсвеченный лампой сбоку он, казалось, светился. Из уголка ее глаза влажной дорожкой скатилась слеза, затерялась в распущенных волосах. – Если она была права в одном, с чего бы ей ошибиться в другом? – продолжала Дис. Торин хотел было что-то сказать, но не смог двинуть губами: он уже знал, что она скажет затем, и не мог, не желал верить в это. – Она сказала, что ты убьешь двух моих детей, – Дис произнесла это тихо, так тихо, но ему показалось, что эти слова прозвучали громом. Ее пальцы слабо шевельнулись, высвобождаясь из его ладони. Она так и не повернула голову, так же смотрела в потолок невидящими глазами – Торин тщетно надеялся встретиться с ней взглядом. – Уходи, – сказала она. – И забудь дорогу сюда. * * * За эти дни бесчисленное количество раз ему казалось, что происходящее – лишь дурной сон. Все повторялось, и опять он сидел на отцовском совете, и опять его взгляд неотрывно привлекал Аркенстон, красная глубина которого неровно пульсировала в изголовье трона. Торину пришло в голову, что размещать здесь камень было верхом глупости и непристойности – как будто бы само сердце горы вырвали и поместили сюда, голое, неприкрытое; то, что не предназначалось для чужих глаз, было опошлено и выставлено на всеобщее обозрение. Он снова почувствовал гнетущую пустоту в груди, как будто не сердце горы, а его собственное сердце, вырванное, заходилось в искусно сработанной золотой рамке. Переведя взгляд, он встретился глазами с Траином – лицо отца выразило неудовольствие, что Торин отвлекается от обсуждаемой темы. Неудовольствие и более ничего. Сразу после приезда, после того памятного разговора с Дис, он, разъяренный, помчался к отцу, выяснять почему тот нарушил данное слово, требуя объяснений. Траин не только не дал ему никаких объяснений, он даже не принял его, пока Торин не привел себя в приличный вид и не испросил аудиенции, как положено. Ярость, кипящую в нем, охладило унизительным соблюдением приличий, но она никуда не делась – выполнив все указания отца, Торин при встрече высказал ему в лицо все, что он о нем думал. Вернее, попытался высказать: парой резких замечаний Траин быстро поставил его на место и напомнил ему о его долге перед семьей, перед Эребором, перед родом Дурина. Ни намека на стыд или неудобство от того, что он нарушил собственное слово, ни жалости к Дис – ничего. Только неудовольствие неуместным поведением Торина и досада по поводу того, что сорвался выгодный союз с Железными горами. Торин возненавидел отца после этого разговора, но еще больше он возненавидел себя самого: ему так и не хватило решимости сказать, что, заставив Дис избавиться от ребенка, он лишился своего столь долгожданного первого наследника по линии старшего брата. Он не смог сказать это сразу, в начале разговора, и по мере того, как отец отвечал на обвинения или переводил их на него же самого, чувствовал, что их беседа заходит все дальше и дальше, и все менее и менее возможно произнести эти слова. Торин чувствовал себя лжецом и предателем: как мог он судить отца, если его молчание казалось ему более мерзким, чем сказанные отцом слова. От недовольного взгляда Траина он отвел глаза, и, отвлекшись от своих пустых размышлений, перевел все внимание на карту, разложенную на столе, уставленную искусно сработанными резными фигурками армий. Стратегия отвлекла его на время, заполнила пустоту в мыслях, пока он не ужаснулся бессмысленности своего занятия: переставлять фигурки по карте, составляя воображаемый план атаки или обороны для воображаемой армии, искать логические связи, в то время как он не может разобраться со своими реальными проблемами. Его теперешнее положение представилось ему удивлением путника, заснувшего в знакомом месте, и проснувшегося в неизвестном ему темном лесу, запутавшегося в десятке нитей – потянув за одну, неизбежно притянешь беду по другой. Любимая им женщина не желала даже видеть его, брат, на которого он думал, что может положиться, не оправдал и толики оказанного доверия, уважаемый им отец поступился данным ему словом. Торин чувствовал, что запутался, что плотно увяз в своем несчастье и не имеет представления, как поправить свое теперешнее положение. Ему помогло бы разве что какое-нибудь внешнее происшествие, не зависящее от его воли, способное повернуть в другую сторону течение его жизни, русло которой зашло не туда. Об этом ему думать не хотелось: неприятно было осознавать, что упустил момент, когда держал все в своих руках. – Ты невнимателен, – хлопнул ладонью по столу Траин, недовольный отсутствующим взглядом и пустым выражением лица Торина. – Продолжим завтра. Махнув ладонью в сторону двери, отец потерял к нему интерес, тяжело оперся на стол над картой, нахмурил брови. Закрыв за собой дверь, Торин испытал облегчение. Пустой холодный зал с каменными изваяниями предков, подпиравшими свод, беснующееся в Аркенстоне пламя, зажатое в золотые оковы, ряд пустых кресел вдоль стола – все это осталось за тяжелой дверью. Но мысли – такие же пустые и холодные, как отцовский Зал Совета – не покинули его. * * *

[Hobbit Big Bang]

Фрерин дожидался в его покоях, нервно меряя комнату шагами; Торин не удивился, им следовало поговорить, избегать друг друга было бы неразумно и низко, хотя казалось лучшим выходом. Он не мог представить слов, которые он сказал бы брату, а если и ролучалось, после раздумий они представлялись не лучшим вариантом. Фрерин резко, будто споткнувшись, прервал свою ходьбу, и между ними тут же повисло тяжелое молчание, полное невысказанного. Они встретились взглядами; стушевавшись на мгновение, Фрерин отвел глаза, но, устыдившись свой слабости, снова поднял их на брата. Они молчали еще некоторое время; Торин не собирался начинать первым, разумно предполагая, что если брат явился к нему, то ему есть, что сказать, а Фрерин собирался с духом и подыскивал уместные слова, что было непростой задачей. – Возможно, ты знаешь не все стороны ситуации, в которой все мы оказались, – начал он, но тут же осекся: Торин набычился, и тяжелый взгляд его из–подо лба будто перехватил Фрерину горло. – Поверь, ситуация, в которой мы все оказались, – он особенно ясно подчеркнул эти слова, сделав чуть ли не издевательский акцент на этом «мы», – Видится мне во всей красе ее сторон, сколько бы их у нее ни было. Секунду Фрерин раздумывал, не уйти ли ему вовсе, но все же решил продолжать. – Я допустил просчет, – пересиливая себя, сказал он. – Я поступил низко, сокрыв от тебя мои намерения. Но у меня были причины. – Причины? – по скулам Торина прошлись желваки, когда он стиснул челюсти, не говоря – почти выплевывая это слово. – Какие же причины были у тебя, чтобы предать мое доверие? Последние слова особенно болезненно отозвались во Фрерине: он дернулся, как от пощечины. Его смиренный, покаянный настрой стал разрушаться, подтачиваемый поднимавшейся яростью. – Твое доверие? – зло сказал он, переходя на тон повыше. – А как его можно было завоевать? Судя по всему, подсылая к тебе в оруженосцы своих осведомителей? Распуская слухи через оплаченных кликуш? Заменяя лекаря отца на подчиненного непосредственно мне специалиста по ядам? Об этом тебе она говорила? Фрерин замолк, переводя дыхание, раздумывая, не сказал ли он лишнего, стоило ли вываливать все так, сразу. Торин недоверчиво хмурился, на лице его было сомнение; лишь в конце, когда Фрерин, не в силах выговорить имя Дис при нем, назвал ее она, на лице его дернулся мускул. В раздумье Торин прошелся по комнате, повернувшись спиной к брату, он оперся одной рукой о стену. Ему не хотелось верить в обвинения Фрерина, и он искал причины, по которым тот стал бы лгать ему – и не находил их. Лицо его вдруг стало очень усталым. Злость, которая плотной стеной вставала между ним и братом, когда Фрерин начинал говорить, вдруг спала, оставив пустоту, как сегодня утром. – Нет, – сказал он, и голос прозвучал глухо, – об этом Дис не говорила. Подумав, Торин решил досказать то, что тяготило его, и чем он не мог поделиться ни с кем: изначально он не собирался говорить этого брату – не собирался говорить этого никому – но невысказанные слова лежали слишком тяжелым грузом. – Она вообще ни о чем не говорит, – продолжил он. – Только твердит о гадалке из Озерного города, которая предупреждала ее, что ты… Торин осекся. Недосказанная фраза тяжело легла между ними: Фрерин прекрасно понял, что он имеет в виду. Фрерин ничего не ответил, хотя ему показалось, что у него похолодели кончики пальцев: о гадалке из Озерного города он помнил прекрасно. * * * В тот раз, когда Торин потащил за руку Дис, заходящуюся в слезах, от гадалкиного шатра и сказал ему следовать за ним, Фрерин ослушался брата. Как зачарованный он смотрел в глаза колдуньи: желтые, будто у кошки. На щеке ее набухали царапины от пощечины его сестры: камни перстней задели кожу, пересекли ее красными следами, но гадалка, кажется, была не особо заинтересована или огорчена этим фактом. Она смотрела ему прямо в глаза, улыбаясь самыми кончиками рта, и Фрерин не мог отвести растерянный взгляд, как зачарованный. – Ты тоже хочешь спросить, верно? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказала женщина, и поманила его пальцами с длинными острыми ногтями. Дешевые побрякушки, каскадами покрывающие ее руки чуть ли не до локтя, мелодично звякнули, когда она взяла его ладонь в свою. Ладони Фрерина были широкими, ровными, кое-где линии на них затирались жесткими бугорками мозолей от меча. Пальцы гадалки оплели ее, будто корни диковинного растения, а ногтями другой руки она, больно царапнув кожу, проследила линию жизни. – Как я умру? – внезапно для самого себя спросил Фрерин и тут же понял, что не хочет знать ответ. Гадалка будто бы и не удивилась вопросу. Она все так же всматривалась в сплетение линий и черточек на его руке, и ответила практически сразу: – Огонь не тронет тебя, но мертвые воды сомкнут твои веки навечно. Она подняла голову, и, встретившись с ним глазами, добавила: – Ему принесет погибель трон, который по праву его. – Я не спрашивал о нем, – сипло отозвался Фрерин. Единственным желанием его было поскорее уйти отсюда и забыть слова этой женщины – вне всякого сомнения, просто хитрой шарлатанки, нагнетающей атмосферу дешевыми трюками. – Линии переплетены слишком плотно, – пожала плечами гадалка. – Я должна была сказать. Хочешь спросить о чем–нибудь еще? Фрерин лишь покачал головой, высвободил ладонь, и, положив перед женщиной две монеты – за себя и за сестру – быстрым шагом удалился от ее шатра, пытаясь выкинуть из головы этот разговор, это место, этот день. Улицы Озерного города тут же захватили его толчеей, столь привычной и любимой людьми, разноголосым гомоном и запахами, среди которых преобладал все же рыбный. Фрерин отвлекся, высматривая в толпе Торина с Дис, и, увидев краем глаза промелькнувшее знакомое шитье на камзоле, направился за ними, уверенный, что слова этой жуткой женщины тут же вылетят из его головы. Напрасно надеясь, он вспоминал их многие годы после. * * * Воспоминание – слишком яркое для того, что случилось несколько десятилетий назад – пронеслось перед его глазами за долю секунды. Это живо смешало все мысли в его голове, и Фрерин опрометчиво сказал то, о чем думал: – Возможно, она права. Торин, сутулившийся на протяжении всего этого разговора, вдруг выпрямился, как струна. Фрерин запоздало сообразил, что слова его прозвучали злой издевкой, но успеть увернуться от мощного удара правой он не успел. Его отбросило к стене, и, когда он разогнулся, он почувствовал щекочущий ручеек крови из носа. Торин стоял перед ним, прерывисто дыша, напряженный, как сжатая пружина, со страшно злым и самую чуточку виноватым выражением лица. Фрерин отер кровь тыльной стороной руки, размазав ее по щеке. Такой вариант завершения этого мучительного разговора вдруг представился ему самым уместным, и он, чувствуя нарастающую злость, ударил в ответ. Торин отвел его замах блоком и сильно ударил под дых; Фрерина опять отбросило к стенке, и пока он, задыхаясь, выравнивал дыхание, Торин замахнулся снова. В этот раз ему удалось обманом заставить брата раскрыться и он ударил снизу, по челюсти. Кто первым поставил подножку, они не заметили, но покатились по полу, сцепившись, как дикие звери, молотя друг друга. Торину удалось прижать его к полу, и он начал бить, высоко занося локоть; перстни на его пальцах рвали кожу, как кастет. На шум ворвалась стража, крепкие телохранители оттащили их друг от друга – окровавленных, злых, едва не рычащих. Фрерин, которого крепко держали под руки, сплюнул на пол вязкую красную слюну. Он знал, что не простит брату того первого удара, как и Торин не простит ему фразы, которая его вызвала: это стало последней каплей. Между ними была едва пара локтей расстояния, но они оба видели там бездну. * * * На Совете на следующий день оба, Торин и Фрерин, с ужасно неуместно выглядящими здесь лицами, покрытыми запекшимися ссадинами и кровоподтеками, сидели не рядом, как обычно, а напротив. Старательно избегая взглядов друг друга, они, обратив лица к отцу, делали вид, что слушали его, но каждый думал о своем, в частности, о том, что, буквально, месяц назад они и помыслить не могли, что их жизни рассыплются на осколки, будто дрянная порода под одним прицельным ударом кирки. Лицо Траина обоим было невыносимо и они, не сговариваясь, перевели взгляды выше его головы, на изголовье трона. Аркенстон полыхал и переливался изнутри, пульсировал, будто звал кого–то. Эребору оставалось два месяца. конец.

[Lalayt]

Какой прекрасный текст! Такая атмосфера
Братья и их противостояние, Дис - все так тесно и идеально сплетено. Вот действительно наследники Дарина, всегдя вместе, точно поколение за поколением одна судьба на двоих.
Спасибо. Это просто отлично.

[смайлинг серпент]

ДА ЭТО ЖЕ YOBA YOB мне очень понравилось СПАСИБО дайте посыплю автора и артера блестками :3 это даже не моя чашка чая, инцест гет и игры престолов, а ведь нравится

[Читерабоб]

и правда, есть тут что-то от ПЛИО.
написано хорошо, интересно. прочитала с удовольствием, несмотря на то, что герои с моим хэдканонм расходятся.

[RatBatBlue]

как все восхитительно плохо! в хорошем смысле))
спасибо за фик

[соловеи]

Lalayt, вы самый быстрый читатель на этом западе :'D очень приятно, что вам понравились _семейные_ отношения, которые хоть и насильно, но держат вместе, я на них и старалась сделать акцент уж не знаю насколько получилось спасибо

горящая машина, <3 NU TI PONYALA

Читерабоб, ох, спасибо, очень приятно слышать, что текст зашел независимо от некоторого расхождения в видении персонажей (я только надеюсь что не потопталась вам случайно по эдельвейсам )


RatBatBlue,

как все восхитительно плохо! в хорошем смысле))

извините

вам спасибо

[Читерабоб]

соловеи,
да в общем, нет.
какие у меня могут быть эдельвейссы, помилуйте ))

[Маграт]

Потрясающий текст.
Огромное спасибо!

[Lalayt]

соловеи, хорошие тексты быстро читаются))Мне очень понравилось. Именно семейные отношениявидны четко. И любовь тоже. у вас все прекркасно получилось. Спасибо.