Официальное расписание выкладок ББ:

[Hobbit Big Bang]

[J]Hobbit Big Bang[/J]: <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p192353528.htm">официальное расписание выкладок</a>

Дата выкладки	Автор	Иллюстратор	Саммари
20 октября	соловеи	энакин	Торин/Дис, джен, дарк фэнтези, ретеллинг последних месяцев Эребора. выложено
3 ноября	archgavriil Lalayt	HelenHight	Двалин/Торин. Двенадцать гномов пошли за своим предводителем по разным причинам. Кого-то позвало чувство долга, кого-то родство, кого-то жажда золота. Но один из их пошел потому, что просто не мог оставить его одного. выложено
11 ноября	sassynails	.кромешничек	Сказка про доброго орка, джен, PG-13. выложено
24 ноября	Desert Eagle	Ayumi Lemura	Фили/Кили; Торин и Ко, Дис, Гэндальф, Бильбо и прочие каноничные персонажи «Хоббита» и «ВК», PG-13, приключения, броманс, драма, AU!LOTR, AU!alternate ending, family, инцест, насилие.
1 декабря	Браги_	Anna Yuma JS[Shrimp]	Дин О'Горман/Эйдан Тернер (The Hobbit RPS), слэш, NC-17, cтарый добрый нуар: Лос-Анджелес, наши дни, теневая жизнь беззакония.

запись создана: 13.10.2013 в 18:56

---

sassynails и .кромешничек, Narn e Pen-Ugerth

[sassynails]

Название: Narn e Pen-Ugerth, или сказание о добром орке
Автор: sassynails
Артер: .кромешничек
Бета: анонимный оффлайновый доброжелатель
Персонажи: орк
Рейтинг: PG13
Жанр: приключения, притча
Размер: 17867 словф
Предупреждения: джен
Дисклеймер: не мое, а хотелось бы.
Саммари: однажды родился в Средиземье орк, и не было в нем ни капли зла.

FB2|TXT

код Обзорам

[L]Hobbit Big Bang[/L]: <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p193188506.htm">"Narn e Pen-Ugerth, или сказание о добром орке"</a>, авторства [L]sassynails[/L],  (текст), [L].кромешничек[/L] (иллюстрации) джен, орки, PG13, приключения, притча, 17 867 слов<br><div align="center"><a href="http://lotr-bb.diary.ru/p193188506.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/1/9/6/0/1960234/79880900.png"></a></div>

История эта грустная, как и все предания Средиземья. О ней не поют песен в чертогах людей, не рассказывают сказки у очагов полуросликов, и даже на страницах необъятной памяти эльфов не оставила она следов – разве что если считать следом едва заметное пятно от сухого цветка, выпавшего из книги давным-давно.

Началась она в дни Долгого мира, незадолго до того, как найдено было в темных водах Великой реки Единое кольцо. Отрок Эорл еще не привел свой народ в долины Каленардона, а зло пока не вернулось в Дол Гулдур, чтобы распустить цепкие пальцы по всему Лихолесью.

В те времена Средиземье тихо процветало – последним, бесплодным осенним цветением перед большой войной и закатом эпохи Древних. Медленно увядала слава Нуменора в Минас Тирите, один за другим отплывали из Серой Гавани эльфийские корабли, мерно стучали молотки гномов в Голубых горах.

Но наше предание начинается не в последних оплотах свободных народов, а на побитых ледяными бурями и опаленных драконьим пламенем западных отрогах Эред Митрин. Там, в зловещей тени горы Гундабад и появился на свет наш герой. Долгое время у него не было имени, ибо родился он орком, а имена у орков редки. Только те, кто прожил достаточно долго, чтобы выделиться из бурого, скользкого орочьего стада, получали имена.

Родился он злой зимой, какие бывают только на самом севере Средиземья, последним из небольшого, чахлого выводка. Его безымянная мать, измученная долгой стужей и обезумевшая от голода, сожрала нескольких его братьев и сестер, а сам он, грязный, измазанный черной кровью комок плоти, умудрился закатиться за груду камней. Он лежал там долго, в полной тишине, придавленный страхом, который древнее, чем гнилые корни самых древних гор. А потом пополз, в полной темноте – и только вперед. Его подгонял тот же страх и что-то еще, что заставляет росток точить камень, пробиваясь к свету, а птицу – лететь через тысячи лиг к горной вершине, где когда-то она вылупилась из яйца.



Ни эльфы, ни люди, ни другие народы Средиземья не знают, как рождаются орки, сколько лет им отведено, да и вообще, мало что знают о них, кроме их звериной свирепости и смрадного дыханья, отравленных стрел да острого ятагана. Они рождаются маленькими голодными зверенышами, готовыми не только добывать себе пропитание, но и постоять за себя, защищаясь мелкими иголками зубов и когтей. Никто не видел, как до самой весны скрывался новорождённый орк в извилистых переходах и темных пещерах, какие заполняют нутро старых гор. Вырытые безымянными чудовищами древних времен, они на протяжении тысячелетий служили укрытием для всех тех, кто хотел спрятаться от сияющего лица солнца и любопытных глаз врагов – и родичей. В тоннелях, прогретых жаром земных горнил, не страшна была и самая лютая зима; бесчисленные протоки и озерца изобиловали слепыми белобрюхими рыбами, многоногими насекомыми и другими тварями, названий для которых нет ни в языке эльфов, ни даже в бесконечном списке онтов.

К чаше одного из таких озер и приполз наш орк, следуя за тонкой струйкой тепловатой воды, бежавшей по каменистому полу низкого коридора. Взрослый орк вряд ли смог бы протиснуться через этот узкий лаз. Через несколько дней глаза его окончательно прояснились, и он привык ко тьме, которую изредка прореживали отблески света – то огонь факела отражался бесчисленное количество раз в воде, стекающей по стенам коридоров, то с самого верха необъятной пещеры вдруг пробивались тонкие, жидкие лучи зимнего солнца. Долгое время орк ничего не знал, кроме пресного вкуса рыбьего мяса и воды, камней и прозрачных грибов. Даже слов для всего этого он не знал и не знал самого себя. Но в неведении этом было ему удобно, спокойно. Он не ловил рыбы больше, чем мог съесть, и забавлялся, наблюдая за сороконожками, но никогда не убивал их ради потехи. Внутри него словно теплело что-то, когда древняя, седая летучая мышь, невесть как забравшаяся в пещеру годы назад, перестала бояться его и аккуратно слизывала с крючковатых пальцев рыбью кровь. И захолонуло, когда старая мышь навсегда сомкнула глаза. Так орк впервые увидел смерть, и ничего, кроме печали и боли потери не разглядел в ней.

Должно быть, внимательный читатель уже догадался, почему именно этот орк стал героем одного из бесчисленных преданий Средиземья. В нем не было зла, какое эльфы и люди считают присущим оркам от рождения, которое течет в их крови и отравляет все их существование и все, чего касаются они. Неизвестно, как такое произошло. Возможно, сотворенные Темным Властелином тысячелетия назад, орки так долго предоставлены были сами себе – не все, но северные их племена, что постепенно стали утрачивать изначальную связь со Злом, которое породило их. А может быть, все дело было в незатейливом одиночестве и покое пещеры, где провел первые месяцы жизни наш юный орк.

Он легко вписался в ее простой, устоявшийся тысячелетия назад уклад и не нарушал ее тихого равновесия ничем много месяцев. Но весна, которая приходит рано или поздно во все уголки Арды, кроме разве что, вечной мерзлоты в ледяных пустынях севернее Форохеля, добралась и до темного обиталища орка. С невидимых сводов, где на недосягаемой высоте пыльную тишину пронизывали лучи света из прорех в старой горе, спустилась весенняя свежесть, принося с собой новые запахи, волнующие и манящие. Так орк узнал, что мир больше, чем он думал, и что в нем есть новое.

Какое-то время ничего не происходило. Он все так же ловил рыбу, играл с сороконожками и исследовал лабиринт нехоженых тоннелей, оплетающий пещеру, словно сеть тонких венок. Но просыпаясь по утрам, кроме привычного голода он ощущал внутри себя что-то еще, непонятное пока, но растущее с каждым днем чувство. Все чаще поднимал он голову и долго вглядывался в скрывающиеся в полумраке своды. Его манило туда, наверх, с непреодолимой силой, которая заставляла выбирать карабкающиеся наверх ответвления проходов всякий раз, когда он бродил по коридорам и натыкался на развилки.

Однажды он забрался довольно высоко и вышел на небольшой балкон, каменную нишу, когда-то выточенную в скале водой. С высоты нескольких десятков саженей пещера с подземным озером вдруг показалась ему такой маленькой и тесной. Он снова посмотрел наверх, по привычке. Свод пещеры все так же расплывался в полумраке, но теперь взгляду его открылись бесчисленные выходы коридоров, узкие щели и лазы, неглубокие гроты, выходящие в основной и широкие каменные карнизы, нависающие над озером. Легкое колыхание воздуха принесло сверху свежесть, и запах ее, сильный как никогда ранее, насыщенный ароматами просыпающихся трав, первой весенней грозы и многого другого, чего орк не ведал и не видел еще, заставил кровь стучать в ушах. В груди засаднило. Орка обдало волной страха и он огляделся по сторонам, движимый инстинктом, но вокруг никого не было. На дне пещеры, в озере, тихо плеснула рыба. Рука орка, будто сама по себе, легла на грудь. Под пальцами билось что-то, тихо и взволнованно, тук-тук, тук-тук. Орк еще не знал, что у него есть сердце, но ощутив его биение, в первый раз в жизни засмеялся от радости. Смех его был страшным квакающим звуком, но добрый читатель, уже немного узнавший нашего героя, непременно нашел бы в нем красоту.

Окончательно потеряв покой, орк решился на самое, пожалуй, важное событие в своей жизни. Он наелся рыбы впрок и напился воды так, чтобы долго не хотелось, взял острый камень, которым забивал рыбу, и двинулся в путь. Сначала он карабкался вверх по знакомым переходам, много часов без отдыха. Потом паутина ходов стала еще более запутанной – и совершенно незнакомой, полной новых запахов, а иногда даже звуков, которые одновременно и пугали и влекли его своей новизной. Орк храбро пробирался по ней со всей осторожностью, на какую был способен, рукой ведя по влажной стене, словно его шершавая ладонь могла запомнить путь. Пару раз он выбирался к главному своду пещеры, каждый раз поднимаясь на несколько уровней выше, и долго вглядывался в черную гладь ставшего родным озерца. В последний раз он поднялся уже так высоко по сети туннелей, что вода внизу скрылась во мраке. Движимый непонятным желанием, орк скинул вниз маленький камешек и долго слушал гуляющее по стенам пещеры гулкое эхо. А потом что-то промычал в ответ. Если бы он умел говорить хотя бы на неказистом орочьем наречии, он сказал бы, «Прощай».

Почти два дня и две ночи, с короткими передышками на сон, шел он все вверх и вверх. Один раз несколько часов пришлось ему возвращаться из тоннеля, который оборвался зияющей чернотой неизведанной бездны так внезапно, что орк чуть не свалился туда кубарем. Рядом были боковые ходы и ответвления, ведущие вниз, но воздух в них дышал таким затхлым подозрением, что все звериные, неотесанные инстинкты нашего орка встали на дыбы. Возможно, в глубине этой бездны доживал свои черные дни один из потомков первых, бескрылых червей Моргота, но мы никогда об этом не узнаем.

В другой раз его задержал звук топота десятков ног, раздавшийся сверху. Казалось, даже сама гора дрожит и пляшет вместе с ним. С потолка коридора сыпалась пыль и мелкие камни, и орк несколько часов просидел сам не свой от страха, вжимаясь спиной в большой валун у стены.

И вот наконец, измученный своим первым большим походом, он почувствовал в одном из туннелей дуновение ветра, самого настоящего ветра, который шелестел по стенам и даже слегка посвистывал. Орк последовал навстречу ветру и, пройдя не более четверти лиги, увидел в конце тоннеля просвет.

Никто не знает, какой поворот выбрала бы эта история, если ее герой вышел из горных недр при свете солнца – северного, нежаркого, но все-таки солнца. Скорее всего, временно ослепленный ярким светом, он с воем бросился бы обратно и, зализав раны, направил бы свое любопытство уже не вверх, а вглубь, зарывался все дальше и дальше в нехоженные тоннели, пока не погиб бы, придавленный камнепадом или сожранный неведомой ужасной тварью. Но к счастью, когда наш юный орк выбрался на поверхность, Средиземье спало.

Первым, что он увидел, раздвинув корни и ползучие плющи, ковром укрывавшие узкий забытый лаз, были звезды.

Бледные весенние звезды, щедро рассыпанные по небосводу, выглядывали из рваных, рассеянных облаков уходящей на юг бури. Их крошечные сияющие личики были точно игольные отверстия на темном покрывале неба, через которые можно было узреть блики сияющего запределья там, за теменью и тучами, и юному орку это зрелище показалось самым прекрасным на свете. Оно запало ему в сердце так прочно, что может быть, предопределило всю его дальнейшую судьбу. Долгое время он просто стоял и радовался тихой красоте ночного северного неба. Впереди простирались предплечья Эред Митрин, поросшие низкорослыми кряжистыми елями и колючим кустарником, в котором перекликались редкие ночные птицы, за ними тонкой полосой серебрилась река, а на горизонте, на юго-востоке, темной массой накатывался Великий зеленый лес.

После его родной пещеры, застоявшейся во тьме времени, мир казался ему переполненным звуками, светом и запахами, все это хотелось впитать и изучить, освоить. От внезапного простора захватывало дух. И в это время из-за облаков выглянула луна. Несмотря на то, что лунный месяц старел, и лик ее только на треть был виден, орк, не привыкший к свету, испугался и громко завыл, закрыв глаза руками, и юркнул обратно в лаз. Через некоторое время, обнаружив себя по-прежнему в полной безопасности, он вновь поддался любопытству и выглянул наружу. Прищуренный глаз луны висел низко над горизонтом, означая скорое прибытие рассвета, о котором наш герой еще ничего не знал, и казался уже не таким страшным. Смотреть на него было больно его привычным к темноте глазам, но не более того.

И тогда наш орк наконец решился. Последний раз, уже без тоски, взглянув на свою пещеру, он медленно, иногда на всех четырех, стал спускаться вниз.

Через час стало светлеть, а наш герой тихонько пробирался по каменистой пустоши, изредка перемежавшейся редколесьем. Мир вокруг теперь наполнялся не только светом, но и цветом, а страх в сердце орка хоть и усиливался с неминуемым приближением восхода, любопытство и тяга к новому подгоняли вперед все так же.

Наконец, в давно заброшенной медвежьей берлоге под корнями древней раскидистой сосны, орк укрылся от первых лучей солнца. Он устал и сбил ноги, а так же испытывал тяжесть и гнет дневного света, бич всего орочьего племени, но еще долго не мог заснуть, завороженно разглядывая тонкие лезвия первых травинок и лопающиеся почки на чахлом ивняке, закрывавшем вход в берлогу. А сны его были наполнены перезвоном птичьих трелей и жужжанием первых северных пчел.

***
До сих пор орку в его жизни сопутствовала удача. Эльфы объяснили бы ее высшим замыслом в хитросплетении мира, хоббиты – тем, что он не сделал зла, люди пожали бы плечами. Так или иначе, эта неведомая сила вывела его из горных недр на южных склонах предгорий Эред Митрин. В эту пустынную местность редко наведывались орки из окрестностей Гундабада или с Мглистых гор – слишком уж близко были владения Эотеода и дальше, на юге — эльфийского короля, и гномов из племени Дурина на востоке. Эльфы в свою очередь, а так же гномы и люди из долины Великой реки редко рисковали забираться так далеко вверх по течению Андуина. С севера же приходить было некому, ибо за пиками Эред Митрин не было жизни, и только последнее отродье великих червей Моргота доживало там свой век.

Иногда под сенью редких корявых сосен тенью пробирался дунадан-следопыт, или небольшой отряд орков-разведчиков трусил под покровом ночи. Вот в таких безлюдных и печальных местах оказался наш герой.

Первые несколько дней он скрывался от солнца в берлоге днем, а ночами, которые становились все короче, выходил после заката и изучал то место, которое отныне давало ему кров и пищу. Под камнями находилось множество сочных личинок и насекомых, прозрачные ледяные ручьи изобиловали рыбой. Ее было сложнее поймать, но со временем орк стал находчивее и ловчее.

У него по-прежнему не возникало мысли убивать больше, чем нужно было для пропитания, более того, он со всей страстью, на которую только было способно его орочье сердце, полюбил суровую и невзрачную природу этого северного края. Радовался каждому новому стебельку травы, каждому распустившемуся цветку.

Вскоре пичуги да разные мелкие зверьки, обитавшие в округе, перестали его бояться, а над берлогой, где он проводил дни, свила гнездо пара соек. Конечно же, наш орк не знал этого, но у эльфов есть поверье, что сойки вьют свои гнезда только там, где нет зла.

Так прошла весна и наступило лето. Орк почти привык к солнцу – не к самому светилу, так как лучи его по-прежнему ранили глаза, а к постоянству его присутствия в мире, и в отличие от своих сородичей, ему и в голову не приходило ненавидеть солнце. Он не слышал еще никакого языка и потому не мог облечь своих мыслей в слова, но уже понимал, что в его пещере, где он провел первые месяцы жизни, не было ни зелени, ни цветов, ни всего многообразия жизни, ибо туда не проникал свет солнца. И он был благодарен за этот свет.

Но эта сказка не о том, как наш орк проводил дни в кротком узнавании и не о его незамысловатой жизни на лоне природы. Иначе вряд ли бы его история попала на страницы легенд Средиземья. А значит, его тихие деньки в медвежьей берлоге не продлились долго.

Все случилось непогожим летним вечером, когда с юго-запада, с Мглистых гор на небосвод наползли тучи, а в долинах между простирающимися на юг пальцами Эред Митрин заклубился густой туман. Наш орк как раз пробирался знакомыми тропками к узкому и глубокому озерцу, лежавшему на дне одной из таких долин. В его илистых берегах водились прекрасные сочные угри, которые не только были вкусными, орку чрезвычайно нравилось их ловить.

Нужно заметить, что к тому времени наш орк почти полностью достиг предела своего роста. Орки были выведены в качестве солдат, пехотного мяса для армий Тангородрима. Они гибли бессчетными тысячами, и места умерших занимали новые. Поэтому их создатель сделал так, чтобы новые орки росли быстро – и так же быстро учились незамысловатым орочьим умениям. Во времена войн редкий орк доживал до трех лет. Поэтому в полгода наш орк выглядел вполне взрослым, а его образ жизни способствовал тому, что для своего возраста он был уже довольно ловким и сильным.

Он наткнулся на небольшой орочий отряд совершенно случайно. Увлекшись охотой на угря, он, отвыкший от осторожности, услышал топот пары десятков кривых ног слишком поздно, а туман не позволил ему оценить обстановку. Он юркнул прочь от озера в попытке избежать встречи с непонятным, но пугающим, и вместо этого выкатился, как был, с угрем в когтистой лапе, прямо под ноги первым двум оркам.

Увидев целую ватагу существ, поразительно похожих на него, орк замер от изумления. До сих пор единственным его компаньоном было только собственное отражение в озерной глади.

– Эй, гляньте, парни, это еще что? – гаркнул рослый орк с горбом и желтыми зубами. «Парни» зафыркали, втягивая ноздрями воздух и затопали на месте.

Так орк впервые услышал речь. То был корявый, грубый оркский язык – искаженное и упрощенное западное наречие, ибо Черную речь во времена Долгого мира помнили разве что старые орки из Эред Литуи, да те, кто прожил достаточно долго, чтобы получить имя, а имена орки по традиции давали только на Черном языке.

– Одичалый, – рявкнул кто-то из солдат. – Как есть одичалый.

Другой гоблин, низкорослый, толстый и одетый в криво перекованный гномий доспех, подошел и, засунув нашему герою за щеку два толстых пальца, обнажил его зубы.

– Да он зимник! Свеженький, мясистый! – сказал он гаденьким булькающим голоском. – Давайте его сожрем!

– Лапу свою сожри, тварь ты голодная, – прорычал рослый и горбатый. – Вон он какой ладный и крепкий, попугает еще гномье отребье или остроухих, прежде чем помрет. Пригодится, в эту зиму мало нового мяса, почти всех слопали.

Наш орк не понимал, что они говорили, но в животе у него зашевелился страх, какого прежде он никогда не испытывал. Решив не испытывать более судьбу, он шагнул в сторону и припустил было со всей прытью обратно к озеру, надеясь спрятаться в камышах, но был ловко пойман за загривок и опрокинут навзничь. На спину взгромоздилось что-то тяжелое, страшное. Орк извивался и визжал, за что тут же получил оплеуху. Рот наполнился кровью. Но удар был понятнее всех слов, и орк вмиг перестал сопротивляться.

Его схватили и грубым рывком подняли на ноги.

– Значит так, гаденыш, – сказал ему толстый орк в доспехе. – Сожрать тебя не велят. Пойдешь с нами и будешь делать, что говорят.

– Да не понимает он, одичалый же! – раздалось из толпы. – Давайте и правда сожрем.

Горбатый, растолкав остальных орков, в два шага настиг языкастого смельчака.



Наш орк стоял, опустив глаза, уцепившись взглядом за камень, круглый, спокойный и знакомый, и не решался посмотреть на чужаков, придавленный животным страхом.

Раздался звук, словно что-то хрустнуло и разорвалось, а затем шмякнулось наземь с влажным шлепком. Орк вжал голову в плечи и старался стоять как можно более тихо, изо всех сил пытаясь сделаться незаметным, будто случайно наткнулся в горах на барса со свежепойманной косулей в зубах.

На него пахнуло зловонной, страшной теплотой – паром свежевспоротого живота только что забитой добычи.

— Ну? Кто еще хочет стать мясом? – с рыком сказал Горбатый.

Желающих не нашлось, орки только покряхтывали и перешептывались вокруг, и наш герой осмелился, наконец, поднять глаза. Трава вокруг была заляпана черной кровью, стоящие вокруг Горбатого орки покрупнее вытирали лапами морды, а сзади них чавкали и разбрасывали кишки те, что помельче.

Мясо – это было первое слово, которое выучил наш орк. Мясо – то, чем была косуля в зубах у барса, чем он мог стать в любую минуту в окружении своих сородичей, если только не научиться быть хитрее косули – или сильнее барса.

Конечно, пока что орк не думал об этом – не мог думать, но животный предначальный страх, с которым он родился, наконец-то оформился и приобрел лицо.

Отряд снялся с места и грузно потопал на северо-запад, где над горизонтом черной тучей нависала гора Гундабад. Орку швырнли грязное тряпье, и он неуклюже обмотался им, не понимая, зачем оно нужно, но следуя приказу, выраженному, в основном, пинками и зуботычинами, потому что очень боялся стать мясом.

Он боялся всю дорогу, все четыре ночи, пока отряд маршировал по долине между пальцами Эред Митрин. Он старался быть как можно более незаметным и тихим, чтобы не привлечь лишнего внимания.

Короткими весенними днями, когда орки хоронились в пещерах, выглоданных стихиями в низких древних скалах, он временами мечтал улизнуть на свободу – или, может быть, даже обратно к своему тихому безопасному омуту в недрах горы. И его останавливал не только трепет перед солнечным оком и боязнь не найти обратную дорогу. Решимость и жажда идти вперед, которая один раз уже вывела его из горного нутра, заставляла вспоминать плеск ручьев и уханье ночных сов, яркие зрачки звезд и бесконечное море запахов – и страх стать мясом отступал.

Сородичи с каждым днем нравились ему все меньше и меньше. Они постоянно вступали в перепалки и стычки друг с другом, оголяя выщербленные гнилые зубы и рыча, совсем как волки. Но волки, которых знал наш орк, не причиняли вреда просто так, и дрались только когда в опасности была семья или ее целостность.

Сородичей же орка семьей назвать нельзя было, даже сделав самые большие допущения. Они рвали и кусали друг друга и даже пускали в ход кривые ятаганы по любому поводу. К концу похода многие недосчитывались зубов или глаза, а кто-то и пальцев на лапе или даже целой лапы. Орк решительно не понимал, что держит их вместе, если промеж них столько ненависти. Позднее, когда его мир наполнился словами для всего, что он видел вокруг и чувствовал, он понял, что орков держит вместе Страх. Корни этого страха уходили глубже, чем самые глубокие пещеры в горах, населенные первобытными тварями, помнящими само появление Зла. Но понять это он смог только умом и никак не сердцем. По какой-то чудесной причине в самом нем от первозданного орочьего Страха не было и капли. Впрочем, именно поэтому наш орк и попал в легенду.

На пятый день Горбатый выгнал отряд из очередного укрытия в неглубокой пещере едва только солнце утонуло за горными вершинами на западе. Оркам раздали по краюхе черствого серого хлеба с острым запахом плесени и, едва успев прожевать свой скудный паек, отряд, подгоняемый окриками Горбатого и его помощников, выстроившись по двое, потрусил вперед. Тень Гундабада, великой крепости орков, расползалась по горизонту, и вдали уже видны были его красные огни. Наш орк, разумеется, не мог еще понять, о чем переругивались по дороге его собратья, но чувство опасности кололо спину, заставляло оглядываться и принюхиваться, ступать тише и сжимать в кулаке голыш, подобранный у ручья на стоянке.

Им осталось пересечь широкую, открытую всем ветрам долину. Когда-то давно здесь шел ледник, который оставил за собой россыпи мелких валунов, среди которых не спрятался бы и заяц. Прежде, чем выйти из под ненадежного, но все же укрытия низкорослых зарослей ольшаника, Горбатый поднял руку, приказывая отряду остановиться.

На Средиземье стремительно, как и всегда на севере, опускался вечер, грузными туманами оседая в долинах. Тучи разошлись, отползая за солнцем к западу, и на небосвод выкатилась почти полная луна. Горбатый долго втягивал ноздрями воздух и цокал языком, словно пробуя ветер на вкус, а потом, погрозив лунному кругляшу на небе закованными в уродливые наручи и рукавицы кулаками, коротко свистнул.

По одному, низко пригибаясь к земле и стараясь не бряцать ятаганами, орки двинулись через долину. Они почти миновали середину, когда с юга, оттуда где пальцы Эред Митрин зарывались в густые леса на склонах Мглистых гор, раздался осторожный посвист королька.

Наш орк знал этот крик. Его незамысловатый, но пытливый, бытийный ум выхватывал такие знания о мире на каждом углу, добывал их из каждого лезвия травы, из пути каждой звезды по небесному куполу — и бережно хранил. Орк знал, что эта птица кричит только днем. Он мгновенно насторожился, выпрямился и начал шарить глазами по южному горизонту. Орки, следовавшие за ним, рыкнули сердито и трусовато, и Горбатый оглянулся.

— Э, а зимник-то наш не дурень, — присвистнув, сказал вдруг старый коренастый орк, из шеи которого торчала тонкая, скукоженная рука его неразвившегося близнеца. – Эй, Узгор, сожри тебя дракон! Ты это слыхал?

Горбатый, обнажив огромные желтые клыки в черных деснах, в несколько прыжков подскочил к остолбеневшему от страха и внезапного внимания со стороны всего отряда орку и схватил его за загривок.

— Сожрать бы тебя, вот что, — сказал он, обдав орка смрадным дыханием.

— Успеешь еще сожрать, — прорычал в ответ Старый, и, отпихнув Горбатого, уставился на перепуганного до полусмерти орка. – Малый-то с мозгой, не то что половина твоих дуболомов. Жил себе в своем лесу, недотыкомка, а лес вон разумеет.

Старый коротко махнул лапой и припал к земле. Все орки, как один, последовали его примеру. Наш герой лежал рядом со Старым и изо всех сил вглядывался в темноту на юге. Луну скрыло небольшое облако, и разглядеть можно было лишь очертания первых деревьев редкого подлеска. Вокруг стояла звенящая тишина, словно все живое затаилось в ожидании грозы. Наконец Луна показалась из-за тучи, ее появление не пролило свет на опасность, скрывавшуюся у южной горной стены. Старый скрипнул зубами и хотел было уже поднимать отряд и идти дальше, как вдруг Горбатый тихонько охнул рядом. Наш орк тоже увидел это: лунный блик, пойманный металлом, и сверкнувший в темноте, словно глаз Морвиниона, взбирающегося вверх по ночному северному небу, а потом три тени, метнувшиеся в лес.

— Лежать всем! Проклятые следопыты, белолицые дряни. – Голос Старого немного дрожал. – Давно их сюда не заносило.

Редкий сухостой да несколько камней, среди которых затаились орки, служили плохим укрытием, и вокруг раздавались тихие недовольные возгласы, а то и трусливое повизгивание.

— Их всего трое, Зольг, старая ты гниль, — прорычал рядом Горбатый. – Догоним их и прибьем, авось и пожрем нормально. У меня сладкого мяса с брюхе с осени не было, не говоря уж о других.

— Старая гниль промеж твоих ушей, Узгор, коли ты думаешь, что три следопыта не перестреляют из лука три десятка орков, если те рванут на них по долине, где и камня нет, чтобы спрятаться.

— А в твоей старой башке все протухло от страха, Зольг, — ответил Горбатый, и столько злобы, столько ненависти было в его голосе, что юный орк съежился и задрожал.

— Чего мы ждем? Разорвем этих белобрюхих! – раздался рядом возмущенный возглас одного из орков.

— И правда, разорвем! Все равно уже заметили! Хоть пожрем! – поддержали его.

Горбатый, которого Старый называл Узгором, победоносно ухмыльнулся, показав внушительные желтые клыки. Старый зашипел на него, а тощая ручонка у его шеи сердито задергалась и сжала пальцы в кулак.

Юный орк не понимал точно, о чем они разговаривают. Он только начал осознавать важность речи и умел вычленять из нее пока что всего несколько слов, которые еще ни разу не опробовал на собственном языке. Но развитое чутье не обманывало его – отряд столкнулся с серьезной опасностью, и сейчас вершилась их судьба. И еще кое-что наш орк понял с особой ясностью, какая бывает только, когда понимание проникает в каждый дюйм тела, поднимает шерсть на загривке и, отзываясь эхом во всех уголках сознания, сметает прочь любое сомнение: сейчас он как никогда еще был близок к тому, чтобы стать мясом. А три тени, затаившиеся среди мрака ночного леса – перед ними мясом были все, и Горбатый с косой саженью в плечах, и хитрый, изворотливый Старый, доживший до преклонного возраста, потеряв всего лишь пару зубов, да заработав несколько шрамов – весь их отряд, весь их род.

Но тени не нападали. Юный орк нутром чувствовал, что тени обладают неведомой ему пока силой, способной перебить их всех даже на расстоянии, и не понимал, почему они этого еще не сделали. Мысли, у которых еще не было возможности сплестись в слова, скреблись в его голове, пытаясь выловить из совсем еще неглубокого колодца воспоминаний нужное – и вот оно, наконец, пришло. Орк вспомнил свою жизнь у подземного озера, близко к недрам земли, где тепло и влага привечали множество живности, хотя на первый взгляд, озерцо производило впечатление безжизненности и пустоты. Он вспомнил, как легко было вылавливать из прибрежного мелководья белобрюхих безглазых рыбин, которые даже не предпринимали попыток сбежать. Вспомнил, как ловил их, только чтобы утолить голод, в отличие от собратьев.

Орк вдруг осознал, что тени, возможно, не нападают по той же причине. Несмотря на то, что он боялся их, как не боялся еще ничего в своей недолгой жизни, рядом со страхом проснулось и тихонько подняло голову и уважение.

— Долго будем ползать на брюхе, как черви? – заскулил кто-то рядом.

Горбатый обычно в таких случаях раздавал оплеухи, но тут только смачно сплюнул в сторону – выжидал, когда жажда крови наконец выжжет в нехитрых умишках его головорезов остатки разума – да и сам был не прочь погонять людишек в ночи, и, возможно, отужинать вкусно первый раз за долгое время.

Остальные орки задергались, забурчали недовольно. Воздух вокруг них пузырился воинственным нетерпением. Старый огрызался, рычал и даже отвесил пару затрещин, но приказа к битве не давал.

Наконец у одного из нарванных орков, измученных голодом и бездействием, лопнуло терпение. Капая слюной, он выхватил ятаган у одного из товарищей, и, прорычав что-то нечленораздельное, рванулся вперед.

Стрела пронзила воздух почти бесшумно, но острые глаза юного орка успели заметить, как блеснул, рассекая темноту, ее наконечник. Его собрат шумно упал на камни, будто срубленное кряжистое дерево. Орки снялись с места, словно рой рассерженных пчел и с громким воплем понеслись на противника. Все, кроме юного орка, чьи ноги сковал страх не столько перед тенями, сколько перед необходимостью убить, и опытного Зольга.

Один за другим бегущие орки падали, словно земля уходила у них из-под ног, и юный орк завороженно следил за тем, как подкосились колени у горбатого Узгора, но он все равно встал и грузно побежал вперед.

Когда Горбатый спрятался за небольшим валуном, и с воем попытался вытащить из-под ребра стрелу, юному орку легла на шею тяжелая лапа. Он дернулся, опомнившись внезапно, и начал вырываться, истошно вопя, но холодное прикосновение металла к шее остановило его.

— Шевелись, живо! Благодарить меня потом будешь еще, звереныш, побежали, а то и нас прибьют — беззлобно и почти лениво прикрикнул на него Зольг. – Коли приду один да пустым – пристанут. Пошлют еще под Хребтину. А так хоть новобранца притащу, да вон какого складного. А будешь буянить – прирежу и сожру.

Юный орк, разумеется, не понял смысла того, что сказал ему Старый. Но острие ятагана у его шеи объясняло все более чем красноречиво. Поскулив напоследок, они гуськом и не оглядываясь заторопились прочь от места, где умирали в лужах черной крови их сородичи, к Гундабаду.

Два орка бежали всю ночь, прячась между редкими камнями, пугаясь каждого плеска в заболоченной низине долины, они озирались и принюхивались, пытаясь выяснить, не преследуют ли их. Но то ли побег остался незамеченным, то ли следопыты действительно не планировали вступать в стычку и легко их отпустили, погони за ними не было.

Когда небо к востоку засерело, а звезды стали блекнуть, громадный силуэт горы Гундабад занимал уже полнеба. Когда-то она служила домом и крепостью древнему племени гномов, и развалины башен, арок и парапетов до сих пор тут и там лепились на ее негостеприимных обрывах.

Земля вокруг была выхолощена поколениями орков. Ни чахлого куста, ни травинки, ни одинокого деревца на целые лиги вокруг. Только негостеприимные скалы, да холодные, колючие горные речонки, с годами помутневшие от орочьих дел.

Два орка беспрепятственно прошли через кипящую деятельностью небольшую равнину у самого подножия. Горели костры, на которых коптилось непонятного происхождения мясо, а в уродливых черных котлах кипела смола. Туда-сюда сновали гоблины с разнообразными ношами на спинах, невдалеке маршировал небольшой отряд; караван грубо сбитых телег, в которые были запряжены по четыре гоблина сразу, вез груды щитов, явно человеческой работы, ржавых и покореженных, словно они пролежали в земле пару сотен лет. Никто не задавал путникам вопросов, даже не смотрел на них с подозрением: Долгий мир наложил свой отпечаток даже на орочье племя, в чьих жилах война, казалось, текла вместе с кровью.

Наш орк никогда еще не видел ничего подобного и беззастенчиво глазел по сторонам. Зольг дал ему легкую затрещину, понятную лучше любых приказов, и орк снова втянул голову в плечи и заковылял рядом.

Вблизи гора напоминала гигантский муравейник, изрытый ходами и полнящийся гоблинами. Они вошли внутрь через один из боковых проходов, и бесконечный орочий поток долго нес их по сосудам коридоров, пока не выплюнул в самой сердцевине горы – в огромной пещере, бывшей когда-то главным залом гномьих царей. Давным-давно здесь висели серебряные лампы с тысячей свечей, а на гигантских жаровнях жарились быки и боровы. Сейчас покрытые копотью и плесенью точеные колонны, уходя ввысь, терялись в темноте, а дно этой пещеры кишело орками, которые торговались, дрались, бездельничали, спали, если, совокуплялись в углах.

— Вот он, Гундабад, — с горестным восхищением сказал вдруг Старый, и снова отвесил юному орку подзатыльник. – Вот что. Отведу я тебя на кухню. Вольготное место, и в поля ходить не заставляют. Считай, я тебе службу сослужил. А за это буду наведываться и рассчитывать на кусочки пожирнее.

Наш орк мало что понял, хотя слово «Гундабад» уже было ему знакомым и даже имело некоторый вес, ибо орки повторяли его постоянно. Он изо всех сил старался принять смиренный вид, и Старый, видимо, был удовлетворен, потому что в следующую минуту уже тащил орка по узкой лестнице, вырубленной в толще камня, вниз.

После четверти часа ходьбы по извилистым коридорам, лазам и переходам, орки наконец пришли в главную кухню Гундабада, ставшую для нашего героя пристанищем на много лет.

***

Заправляла кухней невиданных размеров орчиха по имени Ратснага. Старый Зольг, притащив юного орка, разговаривал с ней почти мягко, а лицо его приняло заискивающее выражение, если так вообще можно сказать об орочьей морде. Это, а так же то, что у орчихи было имя, говорило прежде всего о том, что властью и уважением среди орков она пользовалась небывалыми, а так же прожила на свете немало лет.

Ратснага ворочала свое грузное тело с многочисленными складками на животе весьма ловко и с завидной легкостью управлялась с огромными вертелами, на которых коптилось черное мясо, шуровала тяжелой чугунной ложкой в котле, где на огне пыхтело какое-то варево, и на огромной лопате закидывала в пылающую печь десяток караваев серого хлеба сразу.

— Это еще что за кусок мяса ты притащил? – зычным голосом спросила она Зольга.

Зольг в нескольких словах поведал историю найденыша и, напоследок влепив ему легкую оплеуху, ретировался. Воспользоваться своим положением и зайти за лакомыми кусочками он не успел. В тот же день Зольг был послан с разведкой к предгорьям Мглистых, или Хребтины, как их еще называли северные орки, да и сгинул там. Больше наш орк его никогда не видел.

— Зимник. Ну, поди сюда. Экий ты крепкий кусок.

Ратснага бесцеремонно засунула юному орку в пасть палец и оттопырила щеку, глянув на зубы. Видимо, удовлетворившись его здоровьем, она хлопнула его по щеке и хохотнула.

— Здоровый. Ну что ж, Кусок, будешь служить со мной. Смотри, под горячую руку не попадайся, а то прибью и не замечу – протухнуть успеешь, пока пойму.

Так наш орк получил первое свое прозвище – еще не настоящее имя, а одно из тех часто обидных словечек, которыми орки пользовались, обращаясь друг к другу.

Ратснага, как и любой орк, не отличалась дружелюбием, но то были годы Долгого мира. Тень Ангмара вот уже сотни лет как не простиралась над Гундабадом, а месть гномов расцвела и дала плод только через два столетия, когда Трэйн второй собрал армию для осады Гундабада. Саурон еще не призвал темные силы для того, чтобы начать свою последнюю войну в Средиземье, и Страх орков пока что дремал, на излете своего сна.

Ратснага не знала, сколько жила на свете. Она говорила, что родилась в Мории и смутно помнила правителей, присланных из Ангмара, но гораздо лучше помнила Долгий мир, когда тихое процветание затронуло даже орков. Многолетнее довольствие и покой немного смягчили ее. Она, поначалу принявшая нового помощника в штыки, и наградившая его немалым числом зуботычин и даже одним шрамом, когда со зла ударила раскаленными щипцами для углей, вскоре по-своему оценила его.

Наш орк с рождения отличался пытливым умом и памятью, насколько это возможно для его племени, быстро учился, был ловок и послушен, и умел стать незаметным. Ратснага не могла не оценить такого помощника, и между ними довольно скоро наладилась если не дружба, то осторожное почти-доверие и весьма удобное для обоих сосуществование. Для нашего же орка Ратснага стала прежде всего бесценным кладезем знаний.

Долгий мир был странным временем для орков Гундабада. Живя вот уже более двухсот лет без суровой руки и могущественного злого умысла, направляющего орочий поток в русло войны, они, несклонные к порядку и созиданию, тем не менее смогли наладить быт в этом гигантском муравейнике. Они торговали с дикими племенами, живущими к северу от Эред Митрин, позволяя им пользоваться землями на суровых склонах вулканов в обмен на часть урожая; выменивали свои кривые ятаганы, которые дикари переделывали в нескладные плуги и мотыги, на жесткое мясо и шкуры оленей. Многие собирались в небольшие отряды и предпринимали вылазки в северный Арнор, изобилующий курганами и полями битвы, и грабили могилы, таща в Гундабад доспехи, золото и все ценное, что могли найти в погребенном под прахом войны и забвения королевстве.

Главная кухня же была тем местом, куда стекались со всех сторон и торговцы, и вояки-разбойники, и просто праздношатающиеся гоблины, коих в Гундабаде в пору Долгого мира было немало. Они приносили грубую полбу, в которую Ратснага подмешивала пепел да костную муку, каменный уголь для топки, а так же новости и сплетни со всех концов орочьих земель, из-под Хребтины, а бывало даже из Черной земли. Рассказывая свои нехитрые истории для развлечения Ратснаги, они рассчитывали на лишнюю краюху серого хлеба или полоску сухого черного мяса. Иногда их подношения были более зловещими, особенно в конце зимы, когда у орков обычно рождались дети. Немногие доживали до весны, тех же, кому не посчастливилось, разделывали и превращали в те самые полоски черного мяса.

Наш орк крутился под ногами, помогая замешивать тесто, раздувая огонь в печах и, кидая в их сопла ведра угля, и слушал, слушал, впитывал все подряд. Говорить он научился очень быстро, благо Ратснага болтала о чем-нибудь постоянно, но сам слова тратить не любил, предпочитая слушать, и Ратснага нашла в нем очень благодарного слушателя, чем была несказанно довольна.

Свободные народы Запада мало что знают об орочьей жизни, кроме того, как лучше и быстрее убить орка, и многим показалось бы удивительным то, что орки болтливы и любопытны, любят рассказывать и передавать из уст в уста множество легенд и преданий – странных и зловещих, а порой просто пошлых и скабрезных, но преданий. Они даже иногда собирались у костров в главном зале, который называли просто – Пещерой, делились новостями и праздно болтали. Конечно, чаще всего такие вечера заканчивались тем, что пару-тройку особенно болтливых и наглых орков зажаривали на кострах, и у остальных был свежий ужин.

Нашему орку интересно было любое сказанное слово, и очень скоро он знал о нехитрой и жестокой орочьей доле все, что смогли сохранить и пронести сквозь тысячелетия его собратья.

Знал, что в окрестностях Гундабада почти не растет ничего живого, а мутные ручейки все еще несут в себе яды Ангмара. Знал, что северные племена разводят странных оленей с огромными рогами, и иногда, в особо голодные годы, продают оркам своих детей. О том, что к востоку, совсем рядом с тем местом, где он родился, в горах Эред Митрин давно обосновались гномы – воинственные и свирепые, из Дуринова племени, а еще восточнее, где костлявый хвост Эред Митрин раздваивался, словно у гигантской черной жужелицы, плодились драконы.

Но больше всего наш орк узнал о Страхе. Страх пронизывал Гундабад и растекался тоненькими ниточками с орочьими караванами по всем весям, заставлял вздрагивать, если на небо набегала внезапная тень от быстрого облака или стаи птиц, вслушиваться в рокот далекой грозы и слышать в нем эхо голоса изначального Зла. Страх лежал валуном на тучных плечах Ратснаги, и наш орк не сомневался – именно от него она заходилась тяжелым кашлем каждый раз, когда разговоры заходили о Дол Гулдуре, Черной земле и даже о старом гномьем королевстве под Хребтиной. Страх бежал в самой орочьей крови, и чем больше наш орк понимал его, тем яснее осознавал, что в нем этот страх отсутствует, тем самым выделяя его среди своих собратьев.

Он прожил на кухне около двадцати лет. Мало что изменилось в его жизни за это время, но Долгий мир подходил к концу. Мир продолжал разворачиваться, и история уже пустила новый побег и черный цветок, и наступил тот год, когда Саурон вернулся в свою старую твердыню Дол Гулдур и обратил все мысли к воссоединению с Кольцом всевластия, самым главным своим оружием. Вот-вот оно должно было оказаться в руках хоббита Смеагола, которому суждено было стать Голлумом. Долгий мир оставил орков процветающим и довольно многочисленным племенем, хотя в людских и эльфийских летописях их число в те времена сильно преуменьшено – орки Долгого мира редко нарушали границы своих владений. Пока что цепкие черные пальцы Саурона простерлись над Мглистыми горами и Мордором, стягивая к себе орочьи стаи; но и к Гундабаду, самой многочисленной цитадели орков, он обращал свои мысли.

До севера еще не докатились отголоски новых битв и новости о том, что вокруг Дол Гулдура снова вьется тьма, но Страх распространялся как чумное поветрие, и скоро его черная хватка сжала почти каждое орочье горло в Гундабаде.

Однажды Ратснага позвала его, и, почесывая раздраженную кожу под своим тяжелым нагрудником, сделанным из двух здоровенных гномьих шлемов, сказала.

— Ну что, Кусок. Дело для тебя есть. Требуха издох намедни. Пропал. А может свои сожрали. И нужен надежный крепкий орк, чтобы кормить пленников. Ты сойдешь. Здоровый ты, да головастый. Сегодня придет Больг и покажет тебе, что да как.

Она пинула его, почти не прикладывая силы, будто хотела выразить некую симпатию, а возможно даже способна была испытывать ее. Орк согласился и взглянул на нее пытливо, выжидая, не сообщит ли она еще какие-нибудь новости. В последнее время жизнь в Гундабаде стала тяжелее; будто пчелиный рой, в котором родилась новая матка, готовый сняться с места в поисках дома, кипел он и жужжал, и слишком часто вспоминали его жители о том, что у них есть жала.

— Ты не забывай старуху Ратснагу. А коль захочешь – приходи, дам попрыгать между моих ляжек, — она подмигнула ему и непристойно похлопала себя где-то под складками обвисшего от многочисленных родов живота.

Орк пообещал приходить и согнулся, подставляя беззащитную шею в знак признания ее авторитета, как принято было у них, зная, что Ратснага далеко не каждому позволяет «попрыгать между ляжек».

Следующим вечером, проснувшись в укромной нише в одном из тупиковых ходов близ кухни, наш орк собрал свои скудные пожитки – оленью шкуру, на которой он спал, старый кожаный доспех, который выменял у северных людей несколько лет назад, да небольшой золотой самородок, найденный в одном из сбегающих из-под тяжелого лона горы ручьев, и пошел осваиваться на новой работе.

— Странный ты орк, Кусок, — рыкнула Ратснага, суя ему два лишних каравая хлеба и козью шкуру, наполненную черным горьким пойлом, которое, несмотря на отвратный вкус, придавало сил. – Иногда смотрю я на тебя и думаю – не орк ты вовсе, а только лишь Кусок орка.

***

Пленников в Гундабадском каземате было мало, всего трое. Два гнома, которых притащили совсем недавно из вылазки к Восточным позвонкам Эрет Митрин, и человек, старик, который просидел в своей клетке столько, что Больг, начальник караула и сынок какой-то большой орочей шишки, не мог вспомнить, откуда он взялся.

Сложно было сказать, зачем Гундабадским оркам вообще нужны были заключенные. Позднее наш орк пришел к выводу, что скорее всего, затем, чтобы не пустовала тюрьма, раз уж она есть.

Новая работа была сравнительно легкой. Два раза в день наш орк спускался на кухню, брал у Ратснаги три пайки и относил заключенным.

Он никогда раньше не видел вблизи ни людей, кроме дикарей из племени Лоссота, ни гномов – жизнь и работа на кухне не располагала к долгим дальним вылазкам и к войне вообще. И разумеется, в силу своей природной острейшей жажды нового, наш орк был до крайности взбудоражен встречей с двумя новыми для него народами.

Но ни первая встреча, ни десятки последующих не удовлетворили его любопытства.

Гномы были похожи на суровые, вытесанные из камня статуи своих предков, какие кое-где еще сохранились в потаенных уголках Гундабада, до которых не дотянулись разрушающие орочьи лапы, но за двадцать лет пребывания под сенью горы, эти останки былого величия гномов успел найти и изучить наш орк.

Неподвижные, со сдвинутыми бровями и спутанными бородами, провожали гномы полными ненависти взглядами орка, подсовывавшего миски с вонючей похлебкой под нижнюю прутовину их клеток.

Человек был еще загадочнее. Каждый раз, когда орк приходил, он сидел в самом темном углу своей камеры, склонив голову к коленям и накрывшись оборванным плащом.

Орк не знал, чего именно хотел он от пленников, и жестокое разочарование, которое было тем обиднее, чем сложнее было нашему герою понять, откуда оно проистекало, начало подталкивать его к тому, чтобы попроситься обратно на теплую кухню – и Ратснага бы не отказала.

Когда он уже готов был просить ее об этом, случилось невероятное. Сначала он оставил пайки гномам, те даже не сдвинулись с места, как обычно дожидаясь его ухода, прежде чем притронуться к еде. Затем положил миску с похлебкой и краюху хлеба в лоток для еды у клетки человека, вздохнул и собрался было идти восвояси, как вдруг его окрикнули.

— Орк, — раздался в пыльной тишине глухой голос, чей владелец явно давно им не пользовался.

Орк вздрогнул от неожиданности и обернулся. Человек продолжал сидеть в своем углу, но его пронзительные глаза смотрели прямо на орка.

— Подойди ближе, — продолжил человек мягко, на Общем наречии, которое наш орк неплохо знал, так как общался в основном с караванщиками, торговавшими с разномастным людом.

Орк подошел ближе и сказал:

— Здраствуй.

Орки обычно друг с другом не здоровались, но наш орк был особенный, тем более, он слышал достаточно об обычаях северных племен Лоссота, чтобы знать, что при встрече люди обычно приветствуют друг друга. Оркам это казалось странным и ненужным, но нашему герою подумалось, что соблюдая обычаи человека, он сможет расположить его к себе и узнать что-то… что-нибудь. Что-то новое.

Человек откинул рваный капюшон. Он был сед как старый лунь, но в его глазах плясали искры факелов, и орку казалось, что это взгляд прошивает его насквозь, видит всю его нехитрую жизнь, как на ладони.

— Ты знаешь, зачем я позвал тебя? – наконец осторожным тихим голосом спросил человек.

— Нет, — честно ответил орк.

— Ты странный орк. Не такой как все.

Орк промолчал, не отрывая взгляд от пронзительных глаз человека. Ему казалось избыточным подтверждать очевидное.

— Хочешь знать, почему я так решил? – продолжил человек, пододвигаясь ближе.

Впервые в жизни орка спрашивали что-то о нем самом, что-то, чего он сам не знал, и чувство было волнующее. Он ступил на полшага ближе к решетке и сказал:

— Почему?

— Пища. Еда. Я просидел тут пятнадцать лет. И за пятнадцать лет ни разу мне не поставили плошку в лоток. Обычно орки считают, что мы, дунаданы, не достойны есть из миски. Мне просто швыряли миску о решетку и я слизывал с пола то, что туда стекало.

— Мне велели приносить пищу, а не швырять ее в решетку, — осторожным голосом сказал орк.

Человек в ответ усмехнулся.

— Ты не удивился, когда я сказал, что ты странный орк. Почему?

Орк напрягся, но что-то подсказало ему, что честность будет лучшим решением.

— Потому что я сам знаю, — пробурчал он, заметив как неуклюже его грубый голос и неповоротливый язык произносят слова, по сравнению с человеком.

Человек ничего не ответил, и подождав немного у клетки, орк ретировался, прежде чем его ожидание могло бы показаться странным.

— Орк. У тебя есть имя? – спросил человек, через пару дней во время вечерней трапезы.

Орк замялся, не зная что ответить. Он свыкся с тем, что знавшие его кухонные орки и караванщики прозывали его Куском, с легкой руки (а точнее – лапы) Ратснаги, но не считал эту кличку именем.

— Пока нет, — наконец ответил он угрюмо, и отвернулся. В душе закипал необъяснимый гнев.

Человек коротко усмехнулся.

— Жаль. Я бы сказал тебе свое в обмен на твое. Но мне нравится, твое «пока». Так значит ты думаешь, что ты из тех орков, что заслужили имя?

В голосе человека звенело что-то колючее, будто иглы первого октябрьского мороза. Орк привык к неприязни – промеж его сородичами не было ни дружбы, ни любви, и он, не знавший их с рождения, никогда не тосковал по ним. В обиходе его не было даже таких слов. Но в сердце вдруг вскинула голову неясная печаль: ему захотелось, чтобы Человек был с ним – добр, как был сам орк добр с одинокой старой крысой, вырывшей нору неподалеку от его спального места. Крыса откликалась на свист и радовалась принесенному сыру, а орку по сердцу приходилась ее радость.

— Я из тех орков, у которых будет имя, — тихо ответил орк, не зная, что еще сказать, и не желая выдать печаль в словах.

— А-а-а, так ты одна из кухонных крыс, которая мечтает о воинской славе? Зарубить парочку следопытов, ограбить гномью повозку, а может быть даже умыкнуть эльфа?

Орк промолчал, впиваясь взглядом в человека. Он закипал необъяснимым гневом и когда почувствовал, что глаза застит ярость, выбежал из темницы и долго-долго несся по знакомым коридорам, пока не достиг выхода на один из самых верхних гномьих парапетов. Орки сюда почти не захаживали – не любили высоту, пронизывающий горный ветер, да и обзор открывался на север – с севера на Гундабад нападать было некому.

С одной стороны, где парапет защищен был от стихий, дало росток невесть каким ветром принесенное кленовое семечко, и одинокое маленькое деревце, которому едва хватало горной пыли да старого мха, чтобы выпускать по два-три листа каждую весну, заставляло нашего орка возвращаться на парапет каждый раз, когда он не в силах был уложить в мыслях свое понимание жизни и то, что эта жизнь ему подкидывала.

Орк просидел рядом с деревцем, чьи три листа изжелтила ранняя осень, всю ночь. А под утро, когда холодный розовый рассвет стал расползаться позади горы, подул ветер, и, дрогнув пару раз, листья с крохотного клена опали. Орк встрепенулся, когда ветер подхватил их, но успел поймать только один и долго смотрел, как еще два разлетелись в разные стороны, танцуя с ветром, пока не исчезли из виду.

Во время утреннего кормления пленников, он молча сунул золотой лист клена через прутья клетки человека, положил рядом с миской и, не оборачиваясь, уковылял прочь. Весь день ему снились странные сны и перед пробуждением показалось, что ноздрей коснулся запах далекой и неизведанной весны – настоящей, цветущей.

Через несколько ней человек снова заговорил с ним. В его голосе больше не было презрения, вернее, оно было, но где-то на самом дне, и если бы орк не вслушивался – вовсе не заметил бы его.

— Какой сейчас день? – сказал человек тихо, когда орк забирал пустую миску.

Орки не вели учета дням недели, только временам года, и вопрос поставил нашего героя в тупик.

— Осень на дворе, — ответил он тихо.

Человек шумно вздохнул.

— Что ты от меня хочешь? – спросил он наконец после долгого молчания.

И вновь орк запутался в собственной голове – насколько проще было с собратьями и их незатейливыми мыслями. Он прикрыл глаза, и ответ прыгнул на его неповоротливый черный язык сам собой.

— Чтобы ты рассказывал. Я люблю слушать.

Человек вздрогнул и воззрился на него с удивлением, которое одновременно льстило орку и пугало его.

И человек начал рассказывать. Обычно он начинал свою историю утром, когда последние дни навсегда уходящего мира еще позволяли многим оркам в Гундабаде засыпать на день, и бодрствовали только часовые, да и те частенько похрапывали на посту. Человека звали Форогонд, что, как он сказал, на языке эльфов значило скала севера, и был он одним из следопытов. Форогонд прожил на земле уже более века, и годы его клонились к закату.

То были странные и чудесные дни для нашего героя. Каждый день он спускался в темницу по пустым артериям горы, пока кровь орочьего племени временно застаивалась в центре горного чрева, и слушал, слушал бесконечные истории о людях, об эльфах, о далеком западном крае, откуда когда-то пришли предки Форогонда, о гибели этой земли. Форогонд рассказывал и о войне, и об извечном противостоянии свободных народов запада и Зла, которому орки испокон веков были рабами. И каждую ночь наш орк думал, думал до головной боли, слоняясь без дела по окрестностям или сидя на своем парапете, вперившись взглядом на запад, откуда начинал вечером свой путь Эарендиль, следовавший за солнцем.

Форогонд знал о мире много, очень много, неизмеримо больше, чем все орки взятые вместе, и скоро от осознания того, какой мир огромный и сложный, нашему орку стало нестерпимо больно. Мир просто перестал умещаться в его голове. Но больше всего страданий причиняло осознание, что сам он, орк, был частью огромного и неизбывного Зла, пешкой в игре, которую оно вело с начала времен. По словам Форогонда – ничто и никогда не способно было это изменить, пока Арда, какая она есть, существует и в песне ее еще не спето последнее слово.

Мысли о том, что внутри, в самой своей сути он – зло, не давали орку спать, застили глаза пеленой ярости и лишили всякого покоя. Едва сдерживаемый гнев клокотал в нем днем и ночью, словно лава в недрах вулкана, а собратья лишь укрепляли его в вере, что Форогонд прав.

Наконец, настал тот день, когда сам поход к Форогонду стал причинять боль, затмевавшую любое удовольствие от узнавания нового о мире вокруг. В тот день орк, оставив пленнику миску с похлебкой, поднялся на парапет. Зима, особенно беспощадная к северу, уже отступила на юге Средиземья, но все еще держала Серые горы в ледяных тисках, и солнце прятало свет в седых, огромных и почти неподвижных тучах. Орк долго просидел на старых камнях, пытаясь привыкнуть к рези в глазам, которую вызывало даже невидимое солнце, но так и не смог. Он промучился почти целый день, изнывая то от бессильной злобы, обращенной на себя, то от желания что-то изменить.

Наступил закат, принеся с собой облегчение. Тучи рассеялись, и холодно заморгали на небосводе просыпающиеся звезды.

Решение пришло само собой. Он сходил на кухню за пайкой, прихватив на всякий случай, еще пару караваев хлеба и козью шкуру с орочьим пойлом, и спустился в темницу.

Форогонд ждал его.

— А… это ты. Как дела в великом Гундабаде? – Он часто задавал этот вопрос, и иногда орк даже делал вид, что не слышал презрения в его голосе и рассказывал вести, долетавшие с юга.

— Говорят, надвигается война, — уклончиво ответил он.

— Так говорят каждую неделю. Что рассказать тебе сегодня? Я вспомнил песнь, которую слышал в молодости в Имладрисе.

— Ты хочешь на свободу? – спросил орк прямо, потому что иначе не умел.

От удивления человек даже приоткрыл рот и долго молчал, вцепившись в прутья клетки.

— Как я могу не хотеть на волю? – проговорил он наконец.

— Я помогу. Выбраться.

Орк не выдержал пристального взгляда человека и опустил глаза, скрючился.

— Ты? Но почему?

— Рыба должна жить в воде. Дикий зверь – в безлюдной пустоши, орк – дневать под горой. Я – благодарен тебе за сказы.

— Твоя благодарность слишком похожа на человеческую, чтобы быть правдой.

— Я не такой, как они! – зарычал, вспылив, орк и оскалился, чувствуя, как резцы царапают друг о друга. Поняв, что только что наглядно показал именно орочью сущность, он зажал лапами рот.

— Дай мне оружие. Если ты решил заманить меня в ловушку – я хотя бы прихвачу с собой в могилу десяток гоблинов.
Неверие ранило, будто ржавый нож дикаря, загнанный под ребра, но настоящий яд в эту рану лило понимание: теперь-то наш орк прекрасно осознавал, что у Форогонда были все причины ненавидеть его род.

— Жди завтра утром, человек, — сказал он напоследок, и тяжело ковыляя, опираясь иногда на заскорузлые костяшки пальцев на руках, побрел в свой темный угол.

Утро занялось тревожным багряным восходом, и солнце, выкатившись красным глазом на небо, тут же скрылось в тучах, клубившихся в преддверии снежной бури. Наш орк ночью собрал весь свой нехитрый скарб. Старый кожаный доспех с железной орочьей маской, да выкованную еще во времена Ангмара грубую и тяжелую кольчугу, которые так ни разу и не надел, завязал в кусок грубого полотна для Форогонда. В другой узел сунул два каравая серого Ратснагиного хлеба, шкуру с пойлом и сколько было с собой полосок черного вяленого мяса. В небольшой нагрудный карман своей тужурки из старой оленьей шкуры – золотой самородок да красивое голубое перышко сойки, найденное еще летом. Из-под тяжелого камня достал он кривой ятаган, которым еще ни разу не пользовался, и небольшой нож человечьей работы, что хранился зарытым в землю: орки не любят людское оружие, но тонкая красота резьбы на рукояти и острое лезвие притягивали нашего орка, и он не мог расстаться с ножом.

Забрав пайку от Ратснаги, он выждал время и, взяв свою ношу, окольным путем двинулся к темнице, выбирая коридоры попустыннее. За долгое время преданной и тихой службы на посту, наш орк обрел некое доверие и, если такое можно сказать об орках – уважение. Его даже перестали называть Куском, и сделали копию ключа от камер. Сам не зная того, наш орк выбрал последний подходящий момент для побега пленника – еще пара дней, и до Гундабада докатились вести о военном сборе орков и требовании выслать несколько полков подготовленных воинов в доспехах, с оружием и телегами с провизией в Дол Гулдур.

Если Форогонд и удивился тому, как подготовился орк, он ничем не выдал своего замешательства. Но натягивал поношенную кирасу и старые наручи с нескрываемым отвращением на лице. Когда орк отдал ему нож и предложил один из лежащих в крохотной тюремной оружейне ятаганов, он отмахнулся от ятагана, а нож взял в руки с трепетом и сказал тяжелым голосом:

— Хороший это был нож. Может быть, ты только что вложил в мои руки свою смерть, орк.

Внутри орка захолонуло, но он ничего не ответил и показал рукой в почти нехоженый коридор, шедший вниз. Они долго петляли по темным туннелям у самого корня горы, между дымящимися разломами и обрывами, зевающими темными ртами и вышли, наконец, с запада, где Гундабад защищен был северным рогом Хребта, с которым его разделяла только узкая выхолощенная долина. Когда-то давно на этой стороне были выстроены уродливые заставы Ангмара, где, не желая якшаться с орочьём, жили присланные из Ангмара править Гундабадом люди. Орки, в свою очередь, так и не обжили эти места после ухода колдунов. Они пустовали, провалившиеся под снегами крыши скрипели на ветру, и черные глазницы окон провожали двух одиноких странников взглядом. Шли медленно. Форогонд шагал, сутулясь и согнув ноги в коленях, чтобы издалека никто не мог заметить, что он выше орка на добрых полтора фута. Сам же орк ковылял, морщась от боли, которую причинял обжигающий взгляд солнца.

Продолжение в комментариях

---

"Два короля"

[archgavriil]

код для обзоров

[L]Hobbit Big Bang[/L]: <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p192527763.htm">"Два короля"</a> авторства [L]archgavriil[/L], [L]Lalayt[/L] (текст), [L]HelenHight[/L] (иллюстрации), [L]fox.[/L] (оформление фанмикса), Двалин/Торин, гномы, R, приключения, мистика, 17 910 слов<br><div align="center"><a href="http://lotr-bb.diary.ru/p192887015.htm"><img src="http://s3.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/11/67de656f8456cff04f0768626c572da8.jpg"></a></div>

Название: "Два короля"
Авторы: archgavriil, Lalayt
Артер: HelenHight
Оформление фанмикса: fox.
Бета: their-law
Персонажи: Двалин/Торин, гномы.
Рейтинг: R
Жанр: приключения, мистика.
Размер: 17910 слов
Предупреждения: слэш, ретейлинг оригинальной истории
Дисклеймер: Все принадлежит JRRT, который снова не знает, что было на самом деле.
Саммари: Двенадцать гномов пошли за своим предводителем по разным причинам. Кого-то позвало чувство долга, кого-то - родство, кого-то - жажда золота. Но один из их пошел потому, что просто не мог оставить короля одного.

От авторов: в любой, даже широко известной истории, всегда можно найти второе дно и скрытые мотивы - этим мы и занялись. И с нетерпением ждем выхода "Пустоши", чтобы продолжить историю...

Скачать текст целиком: txt., fb2

Скачать фанмикс

Глава 1.

Вечер был тихим, теплым и спокойным — как, наверное, и все вечера в этом не отмеченном на большинстве виденных им карт уголке мира. Просторная зеленая долина, покрытая мягкой рябью пологих холмов, испещренная затейливой вязью узких тропинок, окруженная широкими полями, казалась невероятно уютной — и совершенно чужой. Среди отдающей летним зноем тишины отчего-то вспомнилось гулкое эхо, разносящееся по высоким залам Эребора, вместо пестрой ряби лужаек и палисадников встали перед глазами суровые каменистые склоны Горы, а воздух вдруг наполнило дыхание холодного ветра, такого непредсказуемого в горах даже летом.

Двалин, шагавший без остановки с самого полудня, передернул плечами, прогоняя ненужное сейчас видение, и постарался сосредоточиться на предстоящем деле. Получалось, почему-то, с трудом. Нет, он не мог сказать, что им внезапно овладела тоска. В конце концов, дом утрачен так давно, что времени — нет, не смириться — немного свыкнуться, было достаточно. Он даже почти привык наблюдать чужое благополучие без того, чтобы не чувствовать зависть и неприязнь, но в этой стране его выпестованное долгими годами странствий умение отчего-то давало сбой. Все сильнее хмурясь, он шагал по извилистой тропинке, изо всех сил стараясь держать себя в руках и надеясь, что путь закончится поскорее. Однако в тот момент, когда он, наконец, углядел на выкрашенной зеленой краской двери светящуюся руну, Двалин испытал не облегчение, а смутное предчувствие.
Недоброе предчувствие.

Открывшее дверь создание разочаровало его с первого взгляда. Впрочем, в этом он как раз не сомневался с того самого момента, когда перешагнул границу этой уютной маленькой страны. Он достаточно насмотрелся за день на этих «хоббитов» — до смешного мелких, пухлых, недоверчиво-испуганно поглядывавших на него человечков, которые так отчаянно и откровенно не любили чужаков, что это вызвало бы у Двалина смех, если бы не угрюмое недовольство, владевшее им всю дорогу. И этот недорослик, кутающийся в пестрый халат и растерянно хлопающий глазами, ничем не отличался от остальных. Ко всему прочему, он, похоже, еще и заикался, у него заметно дрожали руки, и он был изрядно напуган неожиданным — Гэндальф что, не предупредил его? — визитом. И на плечи этого создания они собираются возложить выполнение самого важного в мире задания? Двалина с таким откровенно неудачным выбором примирил лишь горячий и действительно вкусный ужин. Впрочем, только на время.

«Реакция у него тоже замедленная», — Двалин добавил еще один пункт к списку недостатков Бэггинса, когда тот не сразу отреагировал на звонок в дверь. Следующим пунктом стало слишком узкое горлышко у банки с печеньем, и только появление Балина спасло хозяина дома от скорой покупки новой.
С братом дело пошло веселее — вот уж кто понимал его без слов с самого детства. Жалко, правда, было выкидывать острый сыр — судя по запаху, он дозрел как раз до любимой Двалином стадии, но пойманное краем глаза выражение лица хоббита того стоило. Тем более, что сыр он подобрал, когда Бэггинс отправился открывать дверь Фили и Кили.

Возможно, в другой день он бы даже посочувствовал хозяину, чей дом так споро разоряла дюжина голодных и соскучившихся по общению с друзьями и родными гномов, но хоббит так забавно прыгал вокруг и злился, что это даже развлекало, позволяло отвлечься от мрачных мыслей. Не до конца, потому что похожее беспокойство он заметил и на лице Гэндальфа, и, хотя причины для этого у них с волшебником точно были разными, Двалин не мог его не заметить. Он искренне пытался отвлечься хотя бы на Бильбо, но сам чувствовал, что одновременно с тем, как остальная компания приходит в состояние все более благодушное, сам он лишь мрачнеет. Маг, волнуясь, нетерпеливо ждал появления Торина, Двалин же его, пожалуй, боялся, и лишь на удивление хороший эль помогал ему это скрывать.

Они не виделись несколько недель. Пересказывать Гэндальфу известные ему факты, помноженные на услышанное от Балина, было куда проще, чем отпускать своего короля и брата. Не к Даину отпускать, и не от себя. За многие годы, проведенные бок о бок с Торином, он совершенно отвык если не говорить, то мыслить понятиями «я» и «он». Повернуться и не увидеть рядом Торина — такие кошмары преследовали его с юности, но в последние месяцы они стали явью, и это никоим образом не улучшало ни нрав Двалина, ни его настроение. И без того склонный видеть мир в черном цвете, теперь он ожидал только худшего — даже от их встречи.

Немного отвлекали лишь те, кто пришел с Гэндальфом. Двалин почти никого из них близко не знал, но видел большинство мельком на общей сходке, когда Торин в первый и единственный раз собрал отряд вместе. Да и то, кажется, вот этот рыжий не присутствовал. Точно нет, Двалин хоть и смотрел лишь на Торина, но такую разбойничью рожу точно бы не пропустил. За парнем не помешает присматривать, а то и попросту турнуть, пока не наделал дел. Ну и что, что Торин его позвал, в конце концов, не он ли, Двалин, его правая рука. Торин должен бы к нему прислушиваться, а то, что за дело такое — набрал мало того, что не воинов, так еще и ворье откровенное.

Двалин сделал большой глоток из кружки, наблюдая, как рыжий тащит из кладовки связку копченых сосисок и почему-то вешает ее себе на плечо. Эль вдруг показался Двалину горьким и совсем невкусным. Он даже заглянул в кружку — вдруг туда что-то попало — и тут же мрачно усмехнулся. Точно попало, да только не в кружку. Это в голову и сердце ему давным-давно запал один упрямый до безумия гном. И ведь прекрасно, засранец, знает об этом, как и o том, что Двалин пойдет с ним, даже если отряд целиком будет состоять из таких вот, как этот рыжий. Спать вполглаза — не привыкать.

— Мистер Двалин! — звонкий голос выдернул гнома из его невеселых мыслей. — Вы тут долго стоять собираетесь?

— А он хочет, чтобы вся еда досталась нам.

Невольно усмехаясь, он повернулся. Фили и Кили, как всегда вместе, как всегда задорно улыбаются. Вот уж кого Махал поистине любит, так этих двоих. Ума, правда, у младшего пока маловато, ну да это дело наживное.

«Главное, чтобы время у них для этого было», — проговорил внутренний голос, но Двалин привычно отмахнулся от него.

— Вся жратва вам? — прищурился он. — Смотрите, если будете столько есть, к концу похода станете как Бомбур. Оба.

Парни невольно оглянулись на толстяка, которого братья усаживали во главе стола, и дружно расхохотались. Двалин притянул обоих к себе, обнимая за шеи, и тут же оттолкнул.

— Эль еще есть? — грубовато спросил он.

— Ага, — кивнул, улыбаясь, Кили.

— Тащи.

— Лучше я, — предложил Фили, — а то мелкий по дороге половину выпьет, а вторую прольет.

— Чего это?! — немедленно возмутился Кили. — Эль я точно не пролью! И не выпью… Не у мистера Двалина же!

— А у кого ж тогда?

— А на что мне старший брат?

— Ладно, — Двалин, не выдержав, снова рассмеялся. — Вы и покойника расшевелить сумеете.

— Ну, не знаю, не пробовал, — Кили задумчиво почесал нос, Фили же ответил чуть серьезнее:

— Ну, на тебе мы все равно никогда проверить не сможем. А теперь идем, а то точно все без нас сожрут, — он хлопнул брата по плечу и зашагал к накрытому уже столу.

— Наследник, — беззвучно произнес Двалин и кивнул, будучи не в силах отрицать удивительное сходство Фили с его дядей.

Не внешнее, хотя и с этим можно было бы поспорить; но вот эту внутреннюю силу и способность вести за собой Фили точно унаследовал не от отца, и даже не от своей прекрасной матери. Вероятно, этим вечером — в свете того, что им всем предстоит — Торин, объявит парня своим преемником.

— И это правильно, — проворчал Двалин негромко.

Ори — молодой и крайне исполнительный гном, принявший это за распоряжение, положил ему в тарелку еще порцию картошки, накрыв её щедрым ломтем ветчины. Двалин возражать не стал. Он даже присоединился к всеобщему веселью, особенно той его части, что посвящалась поддразниванию дрожащего, что твой кролик, хоббита; но он первым замер, заслышав стук в дверь.

Он и без Гэндальфа знал, кто это.

Торин заговорил с магом и отдал плащ Кили, едва мазнув взглядом по Двалину и стоящему рядом с ним Дори, и это было правильно, конечно. Он и сам старался смотреть не в упор. Чуть в сторону, в спину — держа в поле зрения и, словно бы всеобщее оживление еще не отпустило его, отвлекаясь на хоббита; и, лишь проходя вместе с Торином вглубь дома, он позволил себе коснуться его плечом.

Торин поймал его взгляд и одними губами произнес:

— Потом.

Совсем как раньше.

— Потом, — шепчет Торин, и Двалин, наврав с три короба родителям, ждет своего принца у малых торговых ворот до полуночи — с тем, чтобы потом до рассвета бродить с ним же по лесу, опробуя новый кратчайший путь до реки или выслеживая кабаниху с молочными поросятами.

— Потом, — и они дружно сопят над книгами, время от времени моргая, чтобы создать видимость сосредоточенного внимания, прежде чем скользнуть в новый, прорубленный накануне тоннель.

— Потом, — и они продираются сквозь кусты и полусгнивший камыш, отлавливая странного зверька с полосатой мордочкой, смотрящего на шумных гномов с укоризной. «Енот», — опознает зверя Торин, и Двалин зачем-то отпускает пушистую тварь.

— Потом, — Торин прикрывает глаза, и Двалин прерывает неловкий поцелуй. — Мне нравится, просто… потом.

Енотов в Шире Двалин пока не видел, если только не считать полоскуном этого нервного хоббита. Свежепрорубленных шахт здесь нет тем более. Целоваться здесь тоже не слишком-то удобно, и все же он, повидавший смертей куда больше, чем когда-то героически мечтал, и готовящийся к смертельно опасному походу, думал именно об этом — ровно до тех пор, пока Торин не отвел взгляд.

Уже за столом, говоря о деле, они обменивались взглядами на равных. Торин, забыв обо всем, вещал об их великой цели, сверкая глазами, заражая своей мрачной уверенностью остальных, и Двалин чувствовал себя полным идиотом, глядя на все это со стороны. Ему действительно казалось странным, что Торин тратит силы на эти речи, ведь он, Двалин, в подобных уговорах не нуждался точно. И пусть он понимал, что ожидать подобной преданности от всех и каждого сам он не имеет ни малейшего права, гнев постепенно вновь поднимался в нем горькой волной. Кто-то из тех, кто сидел сейчас за столом, жаждал приключений, кто-то — богатства, а кто-то и вовсе не знал, на что идет. Он уже готов был подняться на ноги, чтобы открыть Торину глаза на его бравое войско, но в этот момент Гэндальф достал ключ.

И Двалин совершенно точно почувствовал дрожь, что прошла вдоль позвоночника Торина.

— Ты язык-то себе не откусил? — негромко поинтересовался Торин, когда все начали собираться.

Перепуганный домовенок — Двалину некстати вспомнились бабушкины сказки — уже спал в своей норе, а гномы неторопливо приводили в порядок малость разоренное жилище, по одному выбираясь на улицу.

— Я же видел, как ты сдерживался. Злишься, что мне нужен кто-то, кроме тебя?

Гном сердито засопел.

— Я злюсь, — почти прошипел он, оборачиваясь на свой вечный «хвостик», но Кили на этот раз был занят чем-то другим, — что тебе приходится их уговаривать! Ты же знаешь, что я…

— Знаю, — Торин перебил его, говоря еще тише прежнего. — Знаю, и именно об этом хочу с тобой поговорить.

Двалин хмуро глянул на него.

— Имели мы уже один разговор…

— Я бы все равно поехал, ты знаешь, — отрезал Торин. — Пусть лучше потом Даин локти кусает, что не пошел, чем предъявляет претензии.

— Да какие у него вообще могут быть претензии, — привычно взвился в ответ Двалин, наплевав на обращенные в их сторону заинтересованные взгляды.

Торин торопливо ухватил его за локоть:

— Успокойся. Речь пойдет совсем о другом. Я думал, — он проигнорировал озадаченный взгляд друга, — что это будет позже и иначе, но, — его широкая ладонь сжала подвешенный на цепочку ключ, — кое-что изменилось. Так в какой стороне этот трактир?

Двалин против воли рассмеялся:

— Пожалуй, я поведу — хочу оказаться в постели до рассвета. Что?

— Ничего, — Торин устало повел плечами. — Я тоже хочу — ты не представляешь, как.

— Ужасное место, — проговорил Двалин по пути в трактир, словно бы нарочно впечатывая каждый шаг в укрытую песком тропинку.

— Мирное, — пожал плечами Торин. — Слишком мирное, на твой вкус?

— Да, — нахмурился Двалин. — Нет. Я не желаю зла, — он все же пнул попавшийся под ногу камешек, — этому курятнику, но не понимаю, почему они заслуживают покоя больше, чем мы? Почему эти никчемные создания совсем не знают горя?

— Может, у них все впереди, — Торин, устало подняв голову, окинул взглядом спящий Шир. — Мне они тоже не особо нравятся, но… Может, им достанется еще хуже, чем нам. Прямо сейчас мне, если честно, наплевать. Долго еще?

— Мы пришли, — Двалин, оглядевшись по сторонам, заметно приободрился. Он снял здесь комнату еще днем, на всякий случай, даже не зная, вернется ли сюда, и теперь лишь порадовался своей предусмотрительности. Он, конечно, мог и под открытым небом заночевать, но Торин должен был иметь крышу над головой.

— Мило, — Торин оглянулся, осматривая весьма скудно обставленную комнату. — Конечно, мы могли остаться у Бэггинса, вместе с остальными…

Он специально сделал паузу и усмехнулся, когда Двалин передернулся:

— Нет уж, спасибо. Только в кроличьей норе я еще не ночевал. И вообще…

Он хотел сказать, как рад тому, что с хоббитом они больше не встретятся, когда Торин добавил, касаясь его плеча:

— Но в этой кроличьей норе я бы не смог сказать, что рад тебя видеть. Очень рад.

Он не стал пояснять, а Двалин не стал переспрашивать. Просто крепко сжал ладонями плечи своего короля и закрыл на мгновение глаза, чувствуя, как падает с сердца еще один камень.

— Знаешь, — подал голос Торин, — эта ночь будет не слишком долгой, а остальные, боюсь, окажутся еще короче, а я действительно очень рад тебя видеть, так что…

— Так что, может, ты разденешься сам? — с легкой усмешкой закончил за него Двалин. — С твоим ремнем у меня вечно выходит заминка.

— Тренировки и еще раз тренировки — вот что тебе поможет, — наставительно заметил Торин, и они дружно рассмеялись.

Этот неловкий момент, когда они не знали, как не сказать то, что сказать очень хотелось, остался позади, и оба почувствовали облегчение. Как почувствовали и возбуждение, нарастающее с каждой секундой, и прохладу летнего вечера, и легкий хруст свежевыстиранных простыней, сминаемых двумя тяжелыми телами.

И легкий шлепок по заднице Торин тоже почувствовал и, ловко перевернувшись на спину, перехватил вновь занесенную ладонь Двалина.

— Просто решил проверить твою реакцию, — Двалин с усмешкой пожал плечами и не стал сопротивляться, когда Торин потянул его вниз, укладывая на себя.

— С моей реакцией все в порядке. И — да, уже можешь меня поцеловать.

Повторять ему не пришлось, так же, как и жаловаться на исполнительность Двалина.

На ближайшие полчаса все их общение свелось к протяжным, ритмичным стонам и коротким, хриплым указаниям, к невнятным восклицаниям — одобрительным или требовательным, и просто потяжелевшему дыханию, и это было именно тем, в чем они оба так отчаянно нуждались. Находясь рядом, они могли неделями не прикасаться друг к другу, довольствуясь одним лишь присутствием соратника и уверенностью, что с ним все в порядке; но стоило им расстаться хотя бы на пару дней, и руки сами тянулись навстречу, желая дотронуться, убедиться в реальности происходящего, в возможности вновь и всегда обладать тем, что никак не зависело ни от титула, ни от денег, ни от силы.

— Все нормально? — спросил Двалин, когда дыхание у обоих выровнялось. — Верхом ехать сможешь?

— Какой шутник, — хмыкнул Торин, отводя в сторону тяжелые, спутавшиеся волосы — так, чтобы ничто не мешало ему чувствовать прижатой к груди Двалина щекой ровное биение его сердца. — Как будто это мне когда-то мешало.

— А, ну да, я и забыл. Королевское выражение лица — и никто не догадается, что у тебя в заднице шило.

— Ну, насчет шила ты поскромничал.

— Какой дипломат. Мог бы просто сказать, что тебе понравилось.

— Ты же знаешь, что понравилось, — Торин, запрокинув голову, поймал его взгляд, улыбнулся, и Двалин невольно улыбнулся в ответ, уже не игриво, а так же тепло и спокойно. Конечно, он знал.

— Хорошо. А теперь давай спать. Есть даже шанс нормально выспаться.

Он думал, что Торин согласится с ним и опустит голову, пристраиваясь поудобнее, давая возможность обнять себя — наверное, в последний раз перед долгой дорогой. Но его друг, его любовник и его король имел совершенно другие планы.

Приподнявшись на локте, он посмотрел в лицо Двалина, и под этим взглядом — долгим и очень серьезным, тот занервничал.

— Я был бы рад просто заснуть рядом с тобой, — проговорил он наконец, — но кое-что изменилось.

Он накрыл ладонью тяжелый серебряный ключ, лежащий у него на груди. Когда он заговорил снова, Двалину пришлось напрячь слух — так глухо звучал его голос.

— Ты знаешь, как важно для меня то, что я задумал. Конечно, знаешь. Никто во всем мире — даже ты или Балин — не желают этого с такой силой, как я. Это мой долг, моя обязанность, мое наследие, моя кровь… Мое безумие, если хочешь.

Двалин открыл было рот, но не проронил ни слова. Торин кивнул.

— Да, я знаю. В нашей семье принято сходить с ума. Хорошо, что ты помнишь об этом. И все же, несмотря на это, среди всех, сидевших этим вечером за столом, именно я считал свой же план несбыточным. Вернее, — Торин нахмурился, подбирая — не для Двалина, для себя — слова, — нематериальным. Это было мечтой больше, чем планом, и я готов был — и буду впредь — заставить всех вокруг поверить в эту мечту настолько, чтобы она сбылась. Но Гэндальф… Гэндальф сделал кое-что, что сделало ее настоящей. Воплотимой. Воплощенной.

Он крепче сжал в ладони старый ключ.

— Это, — начал было Двалин, но тут же умолк, когда Торин, поморщившись, покачал головой. Он еще не договорил.

— Это — ключ к Эребору, да. Ключ от нашего дома. Ключ от нашего прошлого и нашего будущего. И когда я его увидел, понял кое-что, о чем старался не задумываться.

Он снова замолчал, и надолго, а взгляд его стал таким непроницаемо темным, что Двалин, не выдержав, коснулся его руки.

Торин словно очнулся от короткого, но тяжелого сна, и вздохнул.

— Я понял, что будущего у меня нет.

— Что за бред? — зло возразил Двалин, умело пряча за возмущением испуг. — У тебя впереди добрых двести лет, уж я-то за этим прослежу.

Торин покачал головой.

— Твоя преданность у меня есть, в этом я не сомневаюсь. А будущего — нет. И у тебя тоже. У нас нет наследников.

Двалин как можно неслышнее выдохнул. Он боялся худшего.

— У тебя есть Фили и Кили.

— Фили и Кили, — эхом повторил Торин. — Они отличные парни, согласен. Из Фили выйдет отличный король – лет через пятьдесят, возможно. Но если завтра я свалюсь с пони и сломаю шею, он не сможет сделать ничего. Он не сможет удержать вместе этих гномов, не справится со стариками и задирами — по крайней мере, не одновременно.

— Торин, к чему ты клонишь?

На сей раз ответный взгляд был прямым и открытым.

— Я не клоню. Я говорю о том, что хочу сделать своим наследником тебя.

Двалин почувствовал, как его сердце проваливается куда-то очень глубоко, в те бездонные шахты, которые способны пробить лишь тоска да предчувствие беды.

— Что, собираешься объявить об этом утром?

Он и сам знал, что вопрос, а еще больше — тон, каким он был задан, звучат оскорбительно, но Торин не обратил на это внимания, лишь покачал головой:

— Похоронные настроения в самом начале пути? Я не думаю, что это поможет.

— Что тогда?

Теперь Двалин спрашивал терпеливо, поняв, что уснуть, по всей вероятности, удастся нескоро; и ответ Торина его в этом лишь убедил:

— Я собираюсь сделать так, чтобы никто не усомнился в законности твоих притязаний, если тебе придется о них заявить. Скажи, — он окинул взглядом татуировки Двалина, — ты ведь по-прежнему носишь с собой иглу и чернила?

Двалин медленно выдохнул:

— О нет.

— О да, — возразил Торин крайне серьезно. — Я ведь уже делал это, верно? — он провел пальцем по его плечу, по впечатанным в кожу темно-синим рунам. — Сделаю снова. И любой, кто увидит этот знак, увидит в нем мою волю.

Двалин эту волю тоже видел — в глазах короля, в его голосе, в сгустившемся от напряжения воздухе.

— Что ты собираешься сделать? — спросил он, поднимаясь. Торин посмотрел ему прямо в глаза:

— Я собираюсь сделать тебя ключом от нашего будущего.

Двалину, совершенно точно, следовало отказаться. Сказать, что это глупо, что даже если ему когда-нибудь (не дай Махал) и придет в голову требовать наследство Торина, ему все равно никто не поверит, хоть сотню знаков на теле нарисуй. Надо было сказать, что Торин не должен так поступать, что наследство это Двалину без друга не нужно, но… Но Двалин смотрел в синие спокойные глаза и понимал, что отказаться не сможет. Возможно, родовое безумие настигло и его, передалось через эти глаза прямо в мозг, но он только вздохнул и кивнул, соглашаясь.

— Где ты собираешься ее делать? — спросил он, опустив острые иглы в самогон и расставляя на столе пузырьки с краской.

Торин развернул его лицом к себе, посмотрел в глаза и накрыл ладонью грудь, прямо над сердцем.

— Здесь. Знаю, ты не хотел здесь ничего, — заторопился он, пока Двалин не начал возражать, — но не на спине же ее бить.

— Это точно. Ладно.

Двалин кивнул, спокойно улыбаясь, а в глазах Торина промелькнуло удивление. Не ожидал, наверное, такого быстрого согласия. Вот только Двалин ничего не собирался ему объяснять. Хочет, пусть считает простым подчинением королю и другу, или что там еще придумает. Да и как нормальными словами рассказать, что давно, еще в молодости, решил Двалин, что место над сердцем, как само сердце, будет принадлежать одному (или одной), кого он выберет раз и навсегда.

Сердце выбрало быстро — того, кто сейчас тепло смотрит все еще удивленными синими глазами. Но бить имя или, пуще того, родовой знак Торина — Двалин и помыслить о таком не мог, это же как себя в рабство добровольно отдать, пусть даже он и так почти раб Торина. Поэтому-то долгие годы прибавлялись татуировки на плечах, на руках, на лысине, но заветного места над сердцем игла не коснулась ни разу.

— Что же, тянуть не стоит, ночь коротка.

Двалин уселся на стул, чуть откинулся на спинку и приглашающе кивнул. Торин облизнул губы, снял с шеи ключ Трора — хотя нет, уже Торина — и принялся внимательно рассматривать.

— Наследник Дарина, — прошептал он, водя пальцами по глубоко вырезанным рунам, и снова печально улыбнулся. — Подходяще.

— Торин, решил, так делай, — хмуро буркнул Двалин, поводя обнаженными плечами, словно замерз. — Хватит уже раздумывать, а то возьму, да кого-нибудь из племяшей твоих позову. Им бей.

— Да этим двоим впору самим что-нибудь друг другу набивать, — легко усмехнулся Торин, отодвигаясь.

Пока Двалин пытался осознать, что он только что услышал, Торин притащил из камина остывший уголек и принялся быстрыми и точными движениями переносить рисунок на кожу.

— Парни… вместе? — наконец отмер Двалин. — И ты…

— Я принял это, — пожал плечами Торин, вырисовывая бородку ключа. — У каждого свой путь, уж мы-то с тобой это хорошо знаем.

— Да, — вздохнул Двалин, соглашаясь. — Главное, чтобы на этом пути они не поскользнулись.

— А мы-то на что? — удивился Торин. — Подстрахуем.

Он закончил делать набросок и отстранился, собирая волосы в хвост, чтобы не мешали во время работы. Двалин прикрыл глаза и откинул голову на изголовье.

От первого касания иглы он даже не вздрогнул. Впрочем, и с чего бы. Это те, кто не знают, думают, что татуировка — ужасно больно, а на самом деле все совсем не так. Хотя, может быть, дело в нем самом, он всегда реагировал на эту процедуру спокойно.

— И ты им ничего не сказал? — продолжил он разговор.

— Да я, вроде как ничего и не знаю, — хмыкнул Торин, снова и снова касаясь иглой его кожи. — Случайно застукал. Сначала думал — убью, а потом вдруг нас вспомнил.

— Но мы-то не братья, — возразил Двалин.

— Разве?

Двалин открыл глаза и поймал пристальный, чуть насмешливый взгляд синих глаз.

— Что ж, у каждого свой путь, — повторил он слова друга и чуть пожал плечами.

— Эй, не дергайся, — тут же нахмурился Торин. — Надо, чтобы все точно было, иначе какой смысл.

— Ладно-ладно, — успокоил его Двалин. — Сижу, не дергаюсь.

— Вот и ладно, — проворчал Торин.

Двалин больше не закрывал глаза, внимательно наблюдая за погруженным в процесс другом. Он уже и не помнил, насколько Торин бывает сосредоточен в такие моменты. Хотя ничего удивительного, в последний раз тот бил ему руны на плече много лет назад. Тогда Двалин морщился, но не от того, что больно, а потому, что не мог видеть его лица, теперь же наблюдать было очень удобно. Наморщенный лоб, сосредоточенно закушенная губа, точные движения пальцев, раз за разом погружающих иглу в тело — и не скажешь, что еще с десяток минут назад он говорил такие слова, что любой из отряда схватился бы за голову и отправился домой, едва их услышав.

Впрочем, Двалин знал, что эти слова прозвучали лишь для него. Никому другому Торин никогда не покажет не то что переживаний, просто слабости. Для этого есть такие ночи, есть он, да и то, разве Торин этим злоупотребляет? Этот упрямец скорее до ручки дойдет, чем пожалуется. Король.

Его король.

Торин вдруг вскинул на него глаза и недоуменно нахмурился.

— Что улыбаешься?

— Ничего.

— Вот уж не знал, что боль приводит тебя в хорошее расположение духа, — фыркнул Торин, снова опуская иглу в краску.

— Да разве ж это боль?

Двалин приподнял брови и снова улыбнулся. Иначе сейчас нельзя, пусть даже уже болит, горячо пульсируя, тело. А ведь это еще только половина татуировки, еще руны.

— Ты мне тут не храбрись, — приказал Торин. — Знаю ведь, что больно.

— А что мне, орать? — прищурился Двалин.

— Орать подо мной будешь, — усмехнулся Торин, бросая на него взгляд из-под ресниц.

— Уверен, что сможешь заставить?

— Не думаю, что сегодня стоит проверять, — мягко проговорил Торин и отодвинулся, рассматривая то, что получилось, взглянул на оригинал и кивнул. — Неплохо. Потерпи еще немного.

— Потерплю, — согласился Двалин.

Торин ниже наклонился над ним, и теперь Двалин чувствовал его горячее дыхание. Как ни странно, оно даже приносило облегчение, успокаивало раздраженную кожу. Вот так, наверное, и приходят в головы выдумки про исцеляющие прикосновения королей. Впрочем, себя, выдумывающим подобное, Двалин представить не мог.

«Ну, ты бы никогда не подумал и o том, что станешь носить на себе знак Торина», — проговорил голос в голове Двалина.

«Не мог, но надеялся», — моментально откликнулся другой.

«А ну, тихо оба», — приструнил Двалин оба голоса, пока не разошлись, и вздохнул про себя.

Ну точно, кусочек безумия ему достался. А что до того, что надеялся, так в том и самому себе редко признавался. Потому что не по-мужски все эти метания, не по-гномьи. Он просто должен быть рядом, поддерживать, помогать и давать по мозгам, если уж очень сильно короля заносить станет. А что до принадлежности… Он и так со всеми потрохами Торину принадлежит, и никакая татуировка этого и не убавит, и не прибавит.

— Ну, вот и все.

Двалин открыл глаза, сонно зевнул и опустил голову, разглядывая грудь, уже покрытую толстым слоем мази.

— Н-ну, ничего так. Потренироваться бы, конечно, — проговорил он и заулыбался, увидев, как недовольно нахмурился Торин. — Да ладно тебе, совсем чувство юмора в Железных горах потерял, как я посмотрю.

Торин сумрачно взглянул на него, вытирая руки от краски и крови, и Двалин только вздохнул, подался вперед и притянул его к себе, не обращая внимания ни на боль в груди, ни на слабое сопротивление. Еще несколько мгновений плечи под его ладонями были каменными, а потом Торин выдохнул и расслабился. И снова Двалина кольнуло: ведь так — только с ним. Всегда так было и, похоже, будет до конца.

Кто-нибудь другой, наверное, сказал бы что-нибудь, но Двалин знал — слова пусты, когда путь выбран, а их — выбран многие годы назад, так o чем говорить.

— Давай ляжем, — негромко предложил он. — До рассвета всего ничего, а там и наши явятся.

— Ага, и взломщик этот тоже, — зевнул Торин.

— Да этот не придет, — уверенно сказал Двалин, ложась на спину.

— Придет. Гэндальф не зря за него поручился, — возразил Торин и задул лампу.

— Не придет, — сонный Двалин спорил уже из принципа.

— Спорим?

— Давай.

— На что?

Этот вопрос остался без ответа. В темноте комнаты слышалось ровное сопение, и Торин, хмыкнув, лег рядом. Помедлив, он обнял Двалина за талию, стараясь не потревожить свежую татуировку.

---

#1: соловеи и энакин, "Keter"

[Hobbit Big Bang]

"Keter" Автор: соловеи Иллюстратор: энакин Бета: генерал Файлюра Персонажи: Торин/Дис, Торин|Фрерин, гномы Рейтинг: R Категория: джен, гет Жанр: пастораль Размер: 15 020 слов Предупреждения: инцест, игры престолов Дисклеймер: Толкин, прости нас Саммари: дарк фэнтези, ретеллинг последних месяцев Эребора Примечание: Keter (ивр. "корона") — первая из десяти сефирот, которой соответствует состояние не-двойственности, недуальности, включающее в себя активное (мужское) и пассивное (женское) начала. скачать текст: .fb2, .epub код для обзоров и рекламный баннер [L]Hobbit Big Bang[/L]: <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p192527763.htm">"название"</a> авторства [L]соловеи[/L] (текст), [L]энакин[/L] (арт, коллаж, фанмикс), Торин/Дис, R, дарк фэнтези, 15 020 слов <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p192527763.htm"><img src="http://s3.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/094a48acc4a716a8b51ffbb501ee0b45.png"></a> Иллюстрации: Фанмикс: dropbox | 8tracks I. Город горел. От бешеного жара тяжелые деревянные потолочные балки вспыхивали, как спички: просмоленное сухое дерево занималось от малейшей искры. Каменные стены туннелей были раскалены, где–то серебристыми струйками начинал змеиться расплавившийся металл. Дымный смрад забивал горло, оседая на губах жирной пленкой гари; Торин прикрыл слезящиеся глаза ладонью. Он крутился на месте, тщетно пытаясь высмотреть в клубах дыма проход к лестнице, ведущей в верхние комнаты – когда ему это удалось, он взлетел по ней, не обращая внимания на горящие перила. Налево по коридору до упора, затем направо – проход к женской половине был знаком ему до мелочей, он мог бы пройти по нему с закрытыми глазами: это было большой удачей сейчас, потому что через густую сизую пелену дыма, изредка высверкивающую языками пламени, было видно едва ли на расстоянии вытянутой руки. Закрыв рот рукавом, Торин промчался по коридору, рванул на себя дверь, обжегшись о раскаленную ручку. Комната была пуста. Дис в ней не было. Сзади с грохотом рухнула потолочная балка, рассыпая снопы искр, опаливая ему волосы. Пламя, взревев, поднялось выше, закрутилось вихрем, отрезая ему дорогу к отступлению. Он так сильно качнулся в кресле, очнувшись, что пришлось крепко ухватиться за угол стола, чтобы не упасть. Сидящие рядом с удивлением оглянулись на него, и даже отец обжег недовольным взглядом, но продолжил свою речь. – Торин? – сжал его локоть брат, наклонившись к нему. – С тобой все в порядке? Торин потерянно забегал взглядом по сторонам: неужели уснул? На отцовском Совете? Он тоскливо подумал, что такой проступок Траин не упустит из виду. Встретившись взглядом со встревоженными темными глазами Фрерина, он немного успокоился, хотя взять под контроль сбитое дыхание так до конца и не удалось. – Все нормально, – шепнул он брату. – Привиделось что–то. Он откинулся на спинку кресла, переведя взгляд на все еще говорившего отца. Высокое каменное кресло во главе стола должен был занимать Трор, Траин пока был еще только преемником; но в последнее время деду все чаще нездоровилось, и видеть Траина в кресле Главы Совета было уже почти привычно. Сегодня обсуждалось какое–то важное дело, суть которого Торин упустил, задумавшись и чуть не задремав: на Совет сегодня были созваны все его члены, и все кресла по обеим сторонам длинного стола резного дерева были заняты. Он хотел было занялся рассматриванием лиц, но решил исправиться и послушать речь отца, чтобы хоть немного разобраться в том, что он упустил – если вдруг Траин решит проверить, внимательно ли он вникал в суть дела. Сейчас он говорил что–то о военных заказах для кузни; Фундин, глава кузнечного дела Эребора, согласно кивал и отвечал; смысл их слов ускользал от Торина, взгляд его снова – как и до того, когда он уснул – остановился на вделанном в высокую спинку отцовского кресла Аркенстоне. – Привиделось, – снова пробормотал он себе под нос, не отводя взгляда. Налитый красным цветом камень пульсировал изнутри, как живой, огненные переливы закручивались вихрями, бесконечными спиралями. Кровавые отблески снова перекатились по граненой поверхности, и на мгновение Торину показалось, что Аркенстон полыхнул огнем. * * * – Останься. Тон отца не подразумевал возражений, и Торин только вздохнул; Фрерин знаком показал, что подождет снаружи, и тяжелые дубовые створки двери закрылись, оставив их одних в пустом гулком каменном зале. – Сядь. Торин до жути не любил долгие поучительные беседы, которые вел с ним отец; в конце концов, наследовать Эребор ему светило в лучшем случае лет через двести. К слову сказать, и сам Траин пока не наследовал Подгорное королевство: хотя последние пару лет Трора видели только на особо важных приемах, на которых он по большей части молчал, он был еще жив. Ходили слухи, что он болен, поэтому делами занимается сын; Торин знал, что дед относительно здоров – телом, по крайней мере, чего нельзя было сказать о его разуме. Трор проводил большую часть времени в закрытом восточном крыле, бормоча что–то под нос и перебирая золотые побрякушки, которые собирал в своих покоях с маниакальной жадностью. Торин еще помнил деда полным сил и мощной власти: первым Королем–под–Горой, мудрейшим и сильнейшим, одним из величайших гномьих владык. Сейчас о былом напоминало разве что каменное изваяние Трора, держащее свод Зала Старших вместе с другими легендарными королями. Дед ослабел буквально за последнее десятилетие, что совпадало с тем, как Кольцо было передано преемнику, Траину. Торин перевел взгляд на пальцы отца: толстые, узловатые, каждый из них был украшен перстнем с крупным камнем, но одно кольцо все же особо выделялось тонкостью ювелирной работы и непривычным свечением камня. Последнее из Великих Колец, отданных гномам Врагом. Считалось, Чувство Камня и сила гномов, внутренняя и физическая, не давали темной силе кольца развратить их, как людских королей, что когда–то носили Кольца. Но Торин замечал, что искусно выработанная полоска металла, украшенная граненым самоцветом неизвестной породы, все же понемногу изменяла и ожесточала отца. В частности, его идея о чистоте королевского рода и непрерывности линии наследования старшим братом стала практически навязчивой. И сейчас отец, видимо, планировал еще раз напомнить Торину о его обязанностях как прямого наследника, неуместности отсутствия внимания на совещаниях Совета и прочих уже опостылевших вещах. – Ты должен подумать о помолвке, – зная Траина, это могло означать только «я уже подобрал тебе невесту». – Мы уже обсуждали этот вопрос, – дерзко поднял глаза на отца Торин. Это, пожалуй, был единственный вопрос, в решении которого он отваживался практически дерзить Траину – и тот относительно, но спускал его неповиновение. – Ты дал мне отсрочку. – Я хочу быть уверенным в том, что род Дурина будет продолжаться, – упрямо повторил Траин. – Мы – древнейшая и сильнейшая его ветвь, ветвь Первого Сына. Что, если с тобой что–то случится? Я хочу быть уверенным, что в жилах наследника Эребора будет течь чистая кровь. Торин сжал зубы. Отцу было плевать на то, что по традиции гномы вольны сами выбирать себе пару; пользуясь своей властью, он сосватал бы Торину любую из бесчисленных кузин, какую-нибудь с бедрами покрепче, чтобы принести много сыновей Пользуясь своей властью, он сосватал бы Дис любому, кто предложил бы за нее приданое побольше, если бы не их уговор. Когда Траин был еще посговорчивее и не так уперто преследовал идею чистоты рода, Торин выпросил у него пятилетнюю отсрочку, с условием того, что первым женится он, а потом младшие дети. Прошло всего два года, а отец все чаще и чаще пытался заставить Торина переменить мнение. – Ты давал мне слово, – твердо положил ладонь на столешницу Торин. – У меня еще три года. Можешь не волноваться, я уже присмотрел себе парочку невест – хватило бы у нас сокровищницы их выкупить. Три года. За три года они должны были что-нибудь придумать. * * * Фрерин ждал его в коридоре, как и обещал. Торин со злостью хлопнул тяжелой дверью и, нахмурившись, привалился к стене. – Опять про женитьбу, – сказал он, повернувшись в сторону брата. – И что ты ему ответил? – Что я мог ответить? – повел бровями Торин. – Как обычно напомнил о нашем уговоре. Пошли. Отлипнув от стены, он махнул рукой брату. Некоторое время они шли молча. – Почему бы тебе не пойти навстречу отцу? – прервал молчание Фрерин. Торин прищурился, глядя на него: – Так не терпится самому уже жениться? – Это было бы лучше и удобнее для тебя, – возразил Фрерин. – Отец бы перестал давить на тебя, а когда появился бы наследник… – Нет, – прервал его Торин. – Это мое решение. И это не обсуждается. Между ними снова тяжело повисло молчание; они свернули в коридор, ведущий к выходу из Зала Совета. – Это из–за нее? – все–таки решился спросить Фрерин. Торин остановился, остро глядя на брата. Синие глаза стали вдруг очень холодными, но Фрерин хмуро продолжал смотреть на него, ожидая ответа. – Это тебя не касается, – резко ответил Торин. – Это вообще никого, кроме меня, не касается, – добавил он и, развернувшись, зашагал к выходу – уже один. * * * Когда он вышел на площадь, в лицо пахнуло теплым воздухом. Каменные подземелья Зала Совета были холодны, но на улице кипела жизнь, многочисленные кузни и литейные мастерские двумя кварталами ниже прогревали влажный подгорный воздух так, что было почти жарко. Торин тут же снял тяжелый плащ с меховым подбоем, оставшись в одной тунике, кинул его двум стражникам, следующим за ним от дверей. Он с удовольствием избавился бы от них, но его появление в людном месте без свиты тут же дойдет до отца – а отец в очередной раз найдет, чем его уязвить. Да и сбрасывать «хвост» всегда удавалось лучше Фрерину. Торин обернулся на тяжелые створки главного выхода Зала Совета, но они оставались закрытыми: то ли брат остался внутри, то ли он успел раствориться в толпе. «Не стоило резко говорить с ним», - подумалось Торину. Но Фрерин знал, что задевает болезненную тему, и все равно стал спрашивать – с чего он этим так интересуется? Может, ему известно больше, чем он показывает? Он не успел додумать эту мысль, отвлекся на толпу, вставшую у него на пути. В центре ее кто–то говорил громким, но надломанным, почти дребезжащим голосом, крайние гномы хмурились и переговаривались. Торин заинтересованно прислушался – ему показалось, что промелькнули имена Траина и Трора. Он стал протискиваться через толпу к самому ее центру – некоторые, оборачиваясь, чтобы проклясть его за тычок локтем, узнавали наследника и сторонились, пропуская; другие, менее внимательные, замолкали только при виде стражников, продирающихся следом за Торином. В центре толпы стоял старик; на его одежде не было шитья, по которому можно было бы определить его род, на его иссохших пальцах не было перстней, которые указали бы на ремесло, которым он занимается. Старик был одет в робу с капюшоном, глубоко надвинутым на глаза. Худая рука высунулась из широкого раструба рукава, когда он обличительно поднял вверх палец. – Старшая Ветвь достигла своего конца! – вещал он, и голос его, старческий, уже слабоватый, все же громко разносился над гномами. – Сын занял трон при живом отце! Камень не стерпит такого, Гора не стерпит такого. Торин нахмурился; он понял, к чему ведет старый проповедник. Последнее время на улицах что–то слишком часто стали говорить о том, что трон занимает не тот, кто должно. –Трор – великий Король–под–Горой! – продолжал старик. – Но почему его сын держит в кулаке Эребор? Он распространяет слухи, что Трор слаб, не может править королевством. А я скажу – он обманом занял Подгорный трон раньше срока! За это Гора поднимется на него. В толпе приглушенно зашумели; многие в первых рядах заметили Торина и ожидали, как он поступит. Он подал знак страже и те напряглись, положив руки на топоры. Торин чуть выступил вперед – проповедник смотрел на него и в то же время, как будто бы сквозь него, не замечая. Торин терпеть не мог гадалок, проповедников, колдунов – любых, кто якобы мог читать будущее. Как будто будущее неизбежно, и все уже предрешено. – Что за чушь ты несешь, старик? – погромче сказал он, чтобы привлечь внимание. – Ты говоришь о делах моего отца и деда и уверяешь, что это правда, но что–то я не помню, чтобы я видел тебя на Советах. Среди окружающих их гномов послышались смешки; кто–то зашептался. Некоторые удовлетворенно покивали и пробурчали пару слов одобрения в густую бороду – Дурин не должен позволять чернить свой род. Проповедник поднял голову, и капюшон сполз с седой головы. Его глаза были белыми – только сейчас Торин понял, что он слеп. По влажной белизне глаз старика пробежал желтый блик от факелов на стене, и Торин внезапно вспомнил гадалку с желтыми глазами из Озерного города. * * * Если бы Торина попросили описать Озерный город одним словом, Торин не раздумывая сказал бы: воняет. Город на самом деле чертовски вонял: влажный воздух был насыщен испарениями от озера, запахом тухлой рыбы и рыбьих потрохов, разложившихся рыбацких сетей, подгнивающих в воде свай и стен деревянных домов. Дис жаловалась, что проклятый рыбный запах въедается ей в волосы, Торин чувствовал, что он провонял тяжелым духом озера от бровей до носков сапог. Не хватало жаркого, прокаленного воздуха Эребора, привычного запаха горящих ламп и факелов на улицах, металла, суховатого запаха меха от одежд. Больше всего не хватало потолков – грязно–синее небо не внушало доверия. Будь на то воля Торина, он бы тут же сбежал из этого убогого людского города, где стены домов были не толще ладони. Но отец отправился сюда по делам торговли самоцветами, а их – Торина, Дис и Фрерина – взял с собой больше для статуса. Торину едва исполнился пятый десяток, а брату и сестре – и того меньше. Они не знали, чем занять себя, тосковали по Эребору, ворота которого были ясно видны на другом конце озера, и изредка выбирались на людские улицы. На ярмарку они забрели случайно и так же случайно оказались возле шатра гадалки. Людская женщина прожгла их желтыми глазами и улыбнулась Дис накрашенными губами: – Погадать по ладони благородной даме? – Не надо, – придержал сестру за локоть Торин. Фрерин лишь прищурился и сложил руки на груди. Когда она его слушалась. Дис насмешливо изогнула губы, глядя на него, высвободила локоть и протянула ладонь гадалке – та тут же оплела вокруг нее пальцы, которые казались совсем темными на белой коже руки. – Что хочешь узнать? – спросила желтоглазая. Дис на мгновение задумалась. – Сколько у меня будет детей? Колдунья лишь провела острыми ногтями по линиям на ладони, и тут же не задумываясь, ответила: – Трое. Дис засветилась от радости. – Трое детей, – продолжила гадалка. – И всех троих у тебя отнимут. Одного – он, – желтоглазая указала пальцем на Фрерина. Брат опешил и даже чуть не обернулся, чтобы проверить, не стоит ли кто за ним. Светлый взгляд Дис сверлил его, точеные брови сестры едва не сошлись на переносице; едва он собрался с мыслями, чтобы что–то сказать, гадалка прервала его: – А двоих – он. Ее палец указал на Торина. – Что ты… – Торин дернулся к столу гадалки, но Дис его опередила. Вырвав ладонь из пальцев колдуньи, она залепила ей пощечину. Камни на ее перстнях оцарапали щеку гадалки, темные с проседью волосы метнулись из–под платка. – Ладони не лгут, – засмеялась ведьма. – Погляди на их руки, они в крови твоих детей. Торин ухватил сестру за руку и потащил ее подальше от этого места, махнув Фрерину следовать за ними, а женщина с желтыми глазами смеялась им вслед. * * * Воспоминание встало перед глазами настолько живо, что Торин даже отвлекся. Ближайшие к нему гномы из толпы удивленно переглянулись – отчего он медлит с ответом? Торин тряхнул головой, прогоняя наваждение. Все колдуны и проповедники – лжецы, готовые выдумать что угодно за золото, а иногда и просто ради того, чтобы потешить свою черную душу. Слепые глаза проповедника глядели на его лицо, будто бы старик мог его видеть. – Ты, – обличающе указал он на Торина узловатым пальцем. – Ты видишь, что происходит, и позволяешь этому случиться. Старшая Ветвь рода Дурина зачахла, подошла к своему концу. Траин ускоряет неизбежное, заняв трон. – Ты – старый дурак, – беззлобно бросил Торин. – Ты судишь о человеке по тени, которую он отбрасывает. Ты был бы слеп, даже если бы твои глаза еще видели свет. – А вы, – он обвел толпу рукой, возвысив голос, чтобы его лучше было слышно. – Вы не менее глупы, чем этот старик, раз позволяете себе слушать гнусный обман и лживые выдумки безумца. Толпа опять зашепталась, зашумела; Торин заметил, что те, кто посмекалистее, уже начали уходить, чтобы не быть замеченными. – Мой отец лишь помогает снять часть забот с плеч Трора, – продолжал он. – И если кто-то из вас имеет что-то против – вы можете сказать это прямо. Но распускать лживые слухи я не позволю. Он махнул рукой стражникам, и те скрутили проповедника, взяв его под руки. Гномы в передних рядах подались назад, толпа начала рассеиваться: попасться за измену не хотелось никому. Торин еще раз как можно более грозным взглядом окинул расходящуюся толпу и повернулся обратно к старику. Тот был совершенно спокоен и так же неотрывно таращился в пространство. – Ты будешь наказан за свою ложь, – бросил Торин, указывая страже увести старика. – Ты тоже, – внезапно отчетливо сказал слепец, подняв на его лицо незрячие глаза; факелы на стене опять бросили блик на их блестящую поверхность, и сейчас они сверкнули красным, как будто бы в глазницы старика были вставлены драгоценные камни. * * * Фрерин сильнее надвинул на глаза капюшон, когда Торин прошел мимо, направляясь, судя по всему, в Верхний город. Тот его не увидел – естественно, если Фрерину удавалось ускользать даже от королевской стражи так, что они его не замечали, то вряд ли его углядел бы Торин, мало что видящий кроме самого себя. Если приходится жить в тени брата, то лучше научиться использовать тени в свою пользу, этот урок он усвоил давно. Сейчас он пробирался по людным улицам в нижние кварталы – никто его не замечал, Фрерин привычно сливался с толпой, слушая ее: обрывки разговоров, выражения лиц, оклики по имени. Чем ниже он спускался по уровням, тем проще становились дома, тем беднее одежда, тем подозрительнее взгляды, которыми его окидывали. Рядом будто из ниоткуда возникла приземистая фигура, быстро подстроилась к шагу и пошла наравне. Они шли молча, пока их не обступили каменные стены узкого дворика. – Какие новости? – спросил Фрерин, оборачиваясь к своему спутнику. – Да особо никаких, – ответил тот, прислоняясь к стене и скидывая капюшон. Темное, живое лицо терялось за прихотливыми линиями татуировки, перемежаемыми шрамами. – В Кузни отправили огромный заказ, и, судя по всему, сейчас начнется грызня за поставки руды. Поговаривают, что ковать собираются доспехи и оружие, кто–то уже начал истерику по поводу надвигающейся войны. Заказ и правда военный? – Насколько я помню, это я тебе плачу за поставку информации, а не ты мне, – отмахнулся Фрерин. – Просто проверяю, – щербато оскалился татуированный. – Что во Дворце? – Во Дворце тихо, – пожал он плечами. – К сестре вашей зачастил Четырехпалый. – Кто такой? – прищурился Фрерин. – Раньше шестерил на меня. Потом я его выкинул к чертовой матери. – Почему? – Если бы он нормально вел дела, все пальцы у него были бы на месте. Трепачей у себя я не держу. А тех, кто не держит свое поганое слово и расплачивается за него пальцами – и подавно. – Знаю, – усмехнулся Фрерин. – За это и дерешь такую цену. Татуированный гордо кивнул. – Что с горничными? – Пока не получается, – бандит поморщился, и линии татуировки жутковато задвигались по коже. – Сестрица ваша слишком уж подозрительная. Удалось пристроить свою девчонку в ее портнихи, а в личные слуги не пробиться – сама всех подбирает и проверяет всю подноготную. – Это плохо, – нахмурился Фрерин. – Мне нужен источник информации поближе к Дис. Но и портнихи на первое время будет достаточно. – Держи семью поближе, но сам от них держись подальше, главное правило, – опять ухмыльнулся татуированный. – А что насчет брата? Не передумали еще? – Нет, – резко – пожалуй, слишком резко – дернул головой Фрерин. – Я тебя предупредил не шпионить за Торином. И если я узнаю, что в его окружении есть твоя шестерка… – Понял, – примирительно поднял ладони вверх бандит. – Я не такой дурень, чтобы кусать руку, что меня кормит. Нет так нет. – Отлично, – все еще хмуро ответил Фрерин. – Та девушка, портниха. Она должна докладывать напрямую мне. И покажи мне этого Четырехпалого – только так, чтобы он меня не видел, я за ним сам понаблюдаю. Встретимся возле нижних покоев. Он отстегнул от пояса кожаный мешочек и кинул его татуированному. Тот поймал его на лету, опробовал в руке его увестистое звякание, кивнув, быстро вышел из дворика и тут же влился в поток гномов на улице. Фрерин оперся рукой на каменную стену, крепко сжал пальцами переносицу. Судьба младшего сына оставляет мало перспектив и еще меньше шансов на правление – дочь может хотя бы выйти замуж и этим обеспечить союз. Если ты младший сын сильного и плодовитого рода, как Дурины, то тебе остается лишь одно – смотреть. Фрерин давно решил для себя, что просто смотреть он не собирается – он может присматривать. Наблюдать. Видеть. Так он принесет хоть какую–то пользу. * * * Торина он нашел рядом с оружейными, в зале для спарринга. Фрерин присел на скамью, наблюдая за тем, как молотят друг друга Торин и его дружок Двалин – его Фрерин знал по подпольным боям, где этот верзила размазывал противников голыми руками. Все на таких боях знают – ставь на Двалина и не проиграешь. Торин ложным выпадом подсек его под колени, а когда Двалин поставил нижний блок, приложил его щитом по лицу. Тот от неожиданности едва не пошатнулся, но ответил яростным контрвыпадом. Их топоры сошлись, скрежеща, оба оскалились и оба охнули, когда отпрыгнули друг от друга, оттолкнувшись. – Перерыв, – предложил Торин и Двалин согласно мотнул головой. – Ты просто выдохся, – ткнул он Торина локтем в бок. – Фрерин! Фрерин поднялся, чтобы пожать силачу руку: ладонь будто зажали тиски. Двалин радостно обхватил его, похлопывая по спине; из–за его плеча Фрерин встретился глазами с братом. Взгляд его был еще прохладным, Торин лишь сдержанно кивнул, сложив руки на груди; туника взмокла, он тяжело дышал, на скуле расцветал кровоподтек – и все равно он умудрялся сохранять на лице свое обычное холодно–презрительное выражение. Фрерин с обидой сжал губы. – Давно тебя не видно в Яме, – улыбнулся он Двалину. – Ребята поговаривают, будто ты отошел от дел, обрил череп и перебираешь бумажки в верхних покоях. А кто-то решил, что тебя взяла под каблук какая-нибудь ушлая девица с широкими бедрами и заплетает тебя в две косы. Двалин расхохотался, хлопнув Фрерина по плечу: – Отец каким–то образом прознал про бои, теперь следит за всеми моими отлучками. Говорит, веду себя неподобающе. Я-то готов, пусть парни из Ямы костяшки бинтуют – Балин сможет меня прикрыть на следующей неделе, и я уж нанесу им визит. Здоровяк резко провел рукой по жесткому ирокезу темных волос. – Кровь застоялась, – пожаловался он. – Вон, брата твоего слегка помял. Торин криво улыбнулся углом рта: – Едва задел. Двалин снова широко оскалился. – Ну, я пошел, – сообщил он, закидывая топор на плечо. – У меня еще один спарринг на сегодня. Только без оружия. Он подмигнул братьям и вышел из зала. Фрерин опять почувствовал, как нарастает напряжение в повисшем между ними молчании. Ему очень хотелось закончить утренний разговор, и в то же время он понимал, что если поднимет эту тему, Торин снова уйдет. – Разомнемся? – предложил он. Торин мгновение поколебался и согласно кивнул. Знаком подозвав слугу, он сменил топор на палаш и взял свежий щит. Фрерин скинул верхний камзол, оставаясь в рубашке, небрежно стянул ремешком светлые волосы в хвост. Он, как обычно, выбрал парные клинки. Подумав, Торин стянул через голову пропотевшую рубаху – Фрерин заметил на плече свежий алый порез, едва подернувшийся корочкой. – Вы что, на боевом оружии дрались? – он постарался максимально уменьшить взволнованность в голосе, и в результате это вышло вовсе не слегка заинтересованно, как ему хотелось, а безразлично и почти насмешливо. – Совсем рехнулся. С Двалином и на боевом? – У тебя совета забыл спросить, – огрызнулся Торин. Он кинул быстрый взгляд на верхнюю галерею, Фрерин тоже оглядел ее, и ему показалось, что в затемненной верхней половине мелькнул женский силуэт. – Не отвлекайся, – насмешливо привлек его внимание брат. – Мы ведь тоже на боевом. – Я уж всяко поаккуратнее этого громилы, – повел бровью Фрерин. – Как знать, – хмыкнул Торин и занял свое место в песчаном кругу. Они пошли по кругу по движению солнца, друг против друга, на слегка согнутых. Глядя глаза в глаза, они в то же время следили за руками противника – Торин за обманчиво низко опущенными клинками Фрерина, а тот – за палашом брата, расслабленно описывающим острием широкие восьмерки. Первым ударил Торин – снизу, без замаха, не рассчитывая попасть, просто начиная бой. Фрерин отвел выпад правым клинком, лезвие меча соскользнуло по нему. Его быстрый замах справа Торин без всяких усилий отбил металлической бляхой на щите. На мгновение они сошлись, лязгнул металл – и братья снова очутились каждый на своей стороне круга, продолжая неспешный шаг. – В городе уже шепчутся, – Фрерин быстро прокрутил финтом мечи в руках, разминая кисти. – Что будет война. – С чего бы это? – поинтересовался Торин, перемещая щит чуть вперед. – Такой заказ в Кузнях не скроешь, – ответил Фрерин. Он быстро прыгнул вперед, атакуя сразу двумя клинками. Торин принял выпад на щит, махнул палашом, пытаясь достать брата снизу, но тот ловко уклонился назад. Клинки соскользнули со щита, оцарапав деревянную поверхность. Они снова отскочили друг от друга. – В городе могут чесать языками о чем угодно, – пожал плечом Торин. – Еще одна тема для обсуждений. – Меньше всего в городе сейчас нужна паника. Эребор стоит на обманчиво крепком фундаменте. – И что ты хочешь, чтобы я сделал? – Торин замахнулся мечом сверху, а когда Фрерин открыл правый бок, принимая клинок на блок, ткнул его в открывшиеся ребра щитом. Фрерин успел отскочить, чтобы металлическая кромка не выбила весь воздух из его легких, но все же слегка получил. Он двумя быстрыми выпадами загнал Торина в оборону, и они снова разошлись. – Поговори с отцом. Скажи ему, что стоит успокоить город, пусть что-нибудь им скажет. Пусть скажет, что война нам не угрожает. – Поговорить с отцом? – Торин горько усмехнулся. – С какой стати он пойдет мне навстречу? – Если ты пойдешь навстречу ему. Ты сам знаешь, в каком вопросе. Не дожидаясь ответа, Фрерин напал, подсекая снизу – Торин успел подставить щит, замахнулся сам. Фрерин принял его меч на скрещенные клинки, металл заскрежетал. Они шумно дышали, каждый старался пересилить. Фрерин увидел лицо брата, сосредоточенное, со сведенными бровями, совсем близко, они были разделены лишь полосками металла. – Она погубит тебя, – тихо, совсем тихо сказал Фрерин. Торин прищурил глаза, сжал зубы так крепко, что Фрерин увидел, как прошлись желваки по его скулам. Собрав силы, он разорвал блок, откинул брата назад; Фрерин, чтобы сохранить равновесие, махнул клинком, но Торин не успел – или не захотел – отскочить. Острие прочертило красную линию вдоль ключицы, переходя на грудь, самым краешком, так, что рассекло только кожу, не задевая мышцы. Пустяковая царапина, но Фрерин испуганно широко раскрыл глаза, сбился с движения, неправильно поставил ногу после выпада; Торин подцепил его правый клинок палашом, крутанув ладонь, разоружил брата и, упреждая удар левой, ткнул его щитом в грудь. Металлическая бляха пришлась как раз в точку под ребрами, выбив из Фрерина дух, он покачнулся и шлепнулся в песок. Торин приставил острие к ямке между ключицами; Фрерин сглотнул, исподлобья глядя снизу вверх. Ему показалось, что они смотрели друг на друга целую вечность, скрещивая взгляды как до этого мечи: холодный злой синий взгляд Торина и упрямый черный – Фрерина. Торин отвел клинок от его горла, прокрутил в руке и без размаха воткнул в песок, которым была засыпана арена. Он протянул руку брату и помог ему подняться. – Никогда, – его синие глаза едва не потемнели от злости. – Никогда больше не поднимай эту тему. Фрерин держал взгляд, пока их руки не разошлись. Торин развернулся и опять окликом подозвал слугу. Тот подал ему рубашку. – Не сильно задел? – спросил Фрерин, пока брат натягивал рубаху через голову. Кровь проступила через плотную ткань едва видным пунктиром. – Едва, – отмахнулся Торин. – А это кто? Я его раньше не видел, – кивнул Фрерин на слугу, который отошел повесить на место щит. – Этот? Новый оруженосец. Вроде понятливый малый. Фрерин кивнул, но глаза его опасно прищурились, когда слуга подал Торину верхний камзол, придерживая рукава, чтобы проще было надеть. На правой руке у него не хватало одного пальца. * * * – В городе слишком много сплетен и пересуд, – сказал Торин, нервно меряя шагами покои из одного конца в другой. – Говорят всякую чушь об отце. А теперь еще и паника по поводу возможной войны. – Кто тебе сказал? – поинтересовалась Дис. Она сидела перед зеркалом, расплетая волосы; крутые черные кудри волнами рассыпались по плечам, когда она доставала очередную вычурно украшенную камнями шпильку или заколку. Она подняла волосы вверх, доставая черненые невидимки, скреплявшие пряди возле затылка, и Торин застыл, глядя на изгиб ее шеи, уходящий в черный шелк платья. – Ты слышишь, что я тебе говорю? – поймала его взгляд в зеркале Дис. – Д-да, – Торин тряхнул головой, отвлекаясь от шеи сестры и снова зашагал по комнате. – Мне сказал Фрерин. У него уши по всему городу. – И ты ему поверил? – Дис резко обернулась в кресле, и у Торина на мгновение захватило дух от того, как собрался лиф платья, и качнулась нитка жемчуга, обернутая вокруг шеи Дис и уходящая в ложбинку между грудями. – Торин, прекрати таращиться, мы виделись сегодня утром. – Тебе идет это платье, – смог сказать он. – Я знаю, – самодовольно ответила Дис. – Но сейчас не об этом. Ты веришь тому, что плетет тебе Фрерин? Он ошивается со всяким отребьем в Нижнем городе, передает тебе слухи черни и оборванцев, а ты слушаешь его, развесив уши. – Не знаю, откуда он берет новости – и не хочу знать, – сказал Торин. – Но в настроениях народа он редко ошибается. Дис фыркнула и отвернулась обратно к зеркалу, чтобы смыть настоем трав краску с губ и ресниц. Он смотрел, как губы ее становятся чуть бледнее, и исчезает густая черная линия с век. За столько лет он так и не мог понять, зачем она красится – свежая, белокожая, синеглазая, она и так была хороша. Но его замечания на эту тему она, в лучшем случае, пропускала мимо ушей, а то и сердилась, что он лезет в то, чего не понимает. Он знал Дис столько лет, но каждый раз глядя на нее, он будто видел ее с новой стороны. Иногда ему казалось, что ему достаточно просто смотреть на нее, просто видеть – чтобы все проблемы, его беспокоящие, отошли на другой план и перестали занимать его. Он мог бы закрыть глаза и все равно видеть ее в мельчайших деталях, которых никто не замечал, кроме него: подбородок, слишком узкий, шрамик на плече, слишком светлый, ямочки на пояснице, слишком четкие. Ее голос сбил Торина с мысли, и он опять рассеянно посмотрел на нее, встретившись взглядом в зеркале. Убедившись, что он отвлекся от каких–то своих сторонних размышлений, она продолжила незаконченный разговор, который планировала довести до конца. –Шастать по теням большого ума не надо, – продолжала Дис, звеня многочисленными баночками и склянками с притираниями на столике перед зеркалом. – Но ты подумай, от кого он получает эти сведения. А потом подумай, хотел бы ты слушать этих информаторов сам. – Но… – Никаких но! Он здоровается за руку с убийцами и ворами, а потом этой же рукой пожимает твою ладонь, – она опять поймала его взгляд в зеркале и грозно нахмурила брови. Торин подошел ближе, положил руки ей на плечи. – А потом этими же ладонями ты трогаешь меня, – капризно заявила Дис. – Разве стал бы я к тебе прикасаться, если бы у меня были хоть малейшие сомнения в чистоте рук? – спросил Торин, держа ее взгляд в зеркале. Он костяшками пальцев, едва касаясь, провел рукой вверх, следуя изгибу шеи, задержался пальцем за ухом, проследил линию челюсти. Дис странно относилась к привычной гномьим женщинам растительности на лице и безжалостно выщипывала малейшие темные волоски – этой «очеловеченной» моде следовали многие придворные дамы, вызывая немало нареканий, но Торину нравилась ее гладкая кожа щек с мягким, незаметным пушком. Он перевел руку обратно на шею, и Дис потянулась за его ладонью, как большая кошка. – Неизвестно даже где… – Прекрати, – мягко сказал Торин. – Неизвестно даже, где он ошивается сейчас, – упрямо закончила Дис. – Наверняка опять выслушивает очередные безумные домыслы бандитов, с которыми общается, – она едва успела договорить, как Торин мягко потянул ее из кресла. * * * Расплавленный металл никогда не застывал в Кузнях. Красно–желтые, переходящие в белый в середине, реки непрерывно текли в каменных желобах, изредка пузырясь и разливаясь каплями с гулким оханьем, поднимающимся к уходящим в темноту потолкам. Там, где текли эти реки, не было привычных жаровен и факелов – металл давал достаточно света для работы, и свет этот – жуткий, красноватый – вырисовывал контуры предметов с пугающей четкостью, заострял углы, делал вогнутое жуткими черными провалами. Медленно текущий сверху по отвесному желобу металл вздулся пузырем и лопнул, фыркнув. Капли вылетели за каменное ложе русла и зашипели на полу почти возле самых сапог Фрерина. Его лицо, освещенное маревом раскаленной стали, было будто бы залитым кровью, как и светлые волосы, казавшиеся красными от света. – Вначале я думал просто перекупить тебя, – Фрерин нагнулся к Четырехпалому, которого держали под руки двое гномов. – Но ты с какой–то стати полез шпионить за моим братом. – П–пожалуйста, – голос Четырехпалого испуганно срывался. – Я все расскажу. – На твоем месте я бы не стал верить тому, что он плетет, – подал голос стоящий возле колонны. Колеблющийся свет высветил паутину татуировок на его лице. – Ты же меня знаешь, – подался вперед Четырехпалый, но держащие его резко рванули назад. – Ты же знаешь меня, Черный. Скажи господину, что я буду говорить правду. – Именно потому, что я тебя знаю, я посоветую ему не слушать, что ты брешешь, – равнодушно отозвался тот. – Он обманет тебя в любом случае, кроме одного: если он будет видеть, что его шкуре действительно угрожает опасность, – сказал он, обращаясь к Фрерину. Фрерин кивнул и подал знак двум, держащим Четырехпалого, перетащить его ближе к желобу. От страшного жара на лицах тут же выступил пот. Металл тек с размеренными гудением, лопаясь пузырями ниже по течению. Четырехпалый закричал, когда двое приподняли его, держа над раскаленной белой рекой. Фрерин подошел сзади, положив руку ему на голову, пригибая ее ниже. Запахло палеными волосами. – Я расскажу, я все расскажу! – завопил Четырехпалый. – Прошу вас! – Кто подослал тебя к Торину? – тихо спросил Фрерин у него над ухом. – Д–дис. Госпожа Дис, – тут же ответил тот. – Она сказала, что г–господин ищет оруженосца. Я должен был следить, куда он ходит. Общается ли с женщинами. Фрерин закатил глаза. Ну да, Дис была бы не Дис без ее параноидальной ревности и собственничества. – Следить, как часто он общается с вами и о чем, – продолжал, захлебываясь словами, Четырехпалый. – Ясно, – кивнул Фрерин. – Этого и следовало ожидать. Что еще тебя просила делать моя ненаглядная сестрица? – Ничего, больше ничего, – залепетал допрашиваемый. Фрерин надавил ему на затылок, опуская его голову ниже к мерно гудящему металлу. Голос его стал резким и злым, как удары плетью: – Я сделаю тебе щедрый подарок – повторю вопрос еще раз: что еще просила тебя делать моя сестрица? –Аааа! Прекратите! Пожалуйста, не надо! – завопил Четырехпалый. – Она… она через меня узнавала слухи и просила распространять. Она… она давала деньги на кликуш. – Которые вопят о том, что Траин занял трон при живом отце? – догадался Фрерин. – Да, да! – согласно закивал Четырехпалый. – Она просила проверить ее служанок, и я указал ей на тех, кто работает на Черного. Фрерин переглянулся с татуированным. – Что-то еще? – Лекарь, она просила найти лекаря. Я нашел. – Какого еще лекаря? – нахмурился Фрерин. – Я не помню… – голос Четырехпалого опять сорвался, когда его опустили ниже. – Не помню, правда! Оин, Глоин? Что-то такое! – Гроин? – удивленно спросил Фрерин. – Гроин с Холмов? – Да, да! – тут же закивал допрашиваемый. – Именно он. Только на деле он не с Холмов, а из Аптекарского квартала. Его лишили лицензии, но подделать ее – проще простого. –Гроин, новый лекарь отца, подставной? – в голосе Фрерина послышалась ярость. – Чем он занимается? Четырехпалый замолчал. Фрерин так сильно пригнул его голову, что у того почти занялась огнем борода. Он забился в их руках, закричал еще более высоким голосом. – Я не знаю, я, правда, не знаю! Мне просто приказали найти человека, которого можно будет ввести в окружение вашего отца. Фрерин отступил на шаг, обдумывая его слова. Он знал, что у Дис есть свои источники информации, что она пытается следить за ним и максимально обезопасить себя от слежки – но о том, что она плетет заговор, Фрерин даже не мог подумать. – Вы… вы меня отпустите? – жалобно подал голос Четырехпалый. – Я все рассказал вам. Я сегодня же исчезну из Эребора. Вы никогда обо мне не услышите. Злость на сестру и ярость внезапно так сильно накрыли Фрерина, что у него перехватило горло. Торин едва удостаивает его разговором, в то время как ради Дис готов жизнь отдать, лечь возле ее ног, как преданный пес. А она? Следит за ним. Пытается следить за Фрерином и максимально оградить его от брата. Меняет людей в окружении отца – неизвестно, скольких ей уже удалось перекупить или заменить своими: если Траин отойдет от дел, Трор будет так же неспособен управлять Эребором. Трон–под–Горой перейдет Торину – и уж он позаботится, чтобы Дис стала, пусть не коронованной, но королевой. – Отпустить? – резко спросил Фрерин. – Ты следил за мной и моим братом. Ты распускал изменнические слухи. Ты ввел в окружение моего отца предателя. И я должен тебя отпустить? Он махнул рукой, подавая знак держащим Четырехпалого, и те, приподняв его, резко окунули его голову в металл. Он успел закричать, и крик – высокий, оборвавшийся – поднялся к потолку, резонируя между колонн. Ноги Четырехпалого подергались и обмякли, наемники Черного, напрягшись, перекинули тело через бордюр каменного желоба; белая поверхность расплавленного металла держала его еще пару мгновений, а затем жадно сомкнулась вокруг, не оставив даже пепла. Фрерин развернулся и широким шагом пошел к выходу из Кузни; проходя мимо татуированного, он кинул ему еще один упруго звякнувший мешочек. Его бесстрастное лицо, залитое красным светом раскаленного металла, с черными провалами глазниц и теряющимися в темноте впадинами под скулами до того напоминало череп, что Черного даже слегка передернуло. * * * Пока он дошел до своих покоев, ярость его успела остыть и замениться холодной злостью. Обдумав свой поступок и вспоминая свое приказание, он сморщился – ни к чему не нужная жестокость, к тому же такая глупая трата ценного ресурса. Этого Четырехпалого нужно было перекупить, сделать двойной шестеркой – и таким образом выведать планы сестры и вести за ней наблюдение. Он погорячился, а головорезы, которым платит его деньгами Черный, не привыкли переспрашивать приказов. То, что он услышал, было им подсознательно ожидаемо, и он пожалел, что среагировал так резко и бурно. В который раз он проклял вспыльчивости, доставшуюся ему по наследству. Конечно, она не принимала таких размахов, как у Торина или Дис, которые могли прийти в ярость от любого неверно брошенного слова, но все равно немало усложняла ему жизнь. Если действуешь в тенях, то нужно вести себя как тень: криков, необдуманных решений, спонтанных действий это не предполагало. Слишком много нитей, ведущих от Дис, высветили слова Четырехпалого, но теперь ему больше нечего было рассказать – и другой конец этих нитей терялся во тьме. Фрерин выругался: надо же, так сглупить. Опрометчивого поступка можно ожидать от его брата – хотя тот бы просто зарубил изменника на месте, допрос с пристрастием его бы ужаснул – но ему принимать такие непросчитанные решения было неприемлемо. Одним приказанием он наворотил самому себе целую кучу новой работы, которую следовало выполнить очень тонко и аккуратно: ввести своего человека в окружение сестры, узнать, кто еще был посредником в распространении слухов о незаконно занятом троне, самое главное – вычислить, кто этот новый лекарь Траина, откуда он взялся, каковы его намерения и степень лояльности. Ну, и найти нового оруженосца брату. * * * Подкуп, слежка, шантаж, угрозы – все это, равно как и еще парочка вещей, использование которых считается недопустимым в цивилизованном обществе – все это Черный и его сеть осведомителей из Нижнего города могли предоставить в пользование Фрерину. За плату, конечно, и плата была высока, но жадничать в таком деле было не с руки. Тени в углах Дворца ожили; невесомые, невидимые, они следовали за всеми, кто был указан, докладывая о каждом их шаге. Каждый раз Фрерин спускался в трущобы, проходя все жилые уровни по сквозной лестнице вниз – Верхний город, Ремесленные кварталы, Нижний город, Казармы – неузнанный, незамеченный, в простом плаще без шитья, спускался, кроясь в тенях, чтобы выслушать, что тени скажут ему. Они говорили немного, но по делу, и Фрерин платил золотом за каждое их слово. Однажды перед ним вывели гнома: он был стар, судя по морщинам на его лице, но в бороде его еще хорошо были заметны темные волосы. Он сложил пальцы на животе – пальцы с темной кожей, покалеченной растворами. На правом указательном пальце белела полоска кожи – знак кольца, которое долго носили, а теперь почему–то сняли. Фрерин вопросительно поднял брови. – Я знаю Гроина, который зовет себя Гроином с Холмов, – значимо сказал гном. – И могу за него поручиться. – Ты сначала представься господину, – шикнул на него Черный; его покрытое татуировкой лицо нахмурилось, перемешав выбитые линии и нарушив их симметрию. – Мое имя знать необязательно, – продолжи он, пытливо глядя на Фрерина. – Достаточно знать мой цех. Он перевернул кольцо на указательном пальце левой руки – то, что казалось лишь металлическим ободком, оказалось перстнем с печаткой, на которой была искусно вырезана змея. – Отравитель? – заинтересовался Фрерин. Гном степенно кивнул и опять перевернул кольцо печаткой к внутренней стороне ладони. – Мы, те, кого изгнали из Аптекарского цеха за эксперименты с ядами, не носим негласно признанный нашей Гильдией знак на правом пальце, как того требует обычный цех, – пояснил он. – Я могу поручиться за Гроина, который сейчас зовет себя Гроином с Холмов, и, вознесшись так высоко, – гном неопределенным жестом показал вверх, подразумевая, конечно, место при дворе, – забыл о своих бывших товарищах. – А если вы не склонны верить моим словам, – продолжил отравитель, насмешливо глядя на лицо Фрерина, как тот ни пытался скрыть свое замешательство, удивленное, – То проверьте второй палец его левой руки. Степенно наклонив седую голову, гном замолк и отошел чуть–чуть назад. – Насколько ценно? – спросил от стены Черный, и в его ухмылке, мелькнувшей среди густой бороды, сверкнул искрой золотой зуб. Увидев, как изменилось от ярости лицо Фрерина, он тут же посерьезнел. Последний раз, когда у младшего наследника были такие же глаза, это кончилось очень плохо. Если он что-нибудь сделает со старым лисом–отравителем, разбираться с трущобным Аптекарским кварталом придется именно ему, Черному, так что, на всякий случай, он заступил старика, все так же серьезно глядя на Фрерина. Заметив это движение, тот лишь недовольно поморщился: – Как-нибудь уж удержу себя в руках. Новость, которую ему рассказал старик–отравитель, и правда привела его в ярость: последний элемент это нечистой истории прояснился, и она предстала перед ним во всей своей неприглядности – и опасности. Ему давно донесли, что этот самозваный лекарь Траина слишком часто докладывает Дис – и теперь стало ясно, почему. Ввести в окружение отца отравителя, да так, что Фрерин, несмотря на своих информаторов во Дворце, ничего об этом не знал… А сестра его была хороша не только в части выбора портних и закатывания истерик, как он считал раньше. В любом случае, отдать приказ действовать она может в любой момент, если уже не отдала. Фрерин поспешил во Дворец, на ходу обдумывая сложившуюся ситуацию. Действовать нужно было быстро, очень быстро. Прямо поговорить с Дис было бы честнее всего – но в игре, которую она вела, честность вряд ли смогла бы что-то решить. Да и что бы он ей сказал? Мои соглядатаи вычислили твоих соглядатаев? Нет, нужно было держать ее в неведении, что ее планы могли быть известны хоть кому-то, кроме нее. Очевидно, нужно было сказать отцу, но Фрерин сомневался, что тот станет его слушать, а уж его доказательства – показания каких–то преступников, которые были лишены даже цеховых привилегий – вряд ли бы пришлись ему по вкусу, и, вполне возможно, настроили бы Траина против него. Дис нужно было отдалить от непосредственного доступа к отцу, и Фрерину пришла в голову идея, как это можно было провернуть так, чтобы никто ничего не заподозрил. Но что с Торином? Есть ли вероятность, что он в этом замешан или что–то знает о планах сестры? Фрерин нахмурился. То, что Торин стал бы пачкать руки интригами, это вряд ли. Но поговорить с ним определенно следовало, чтобы хотя бы полунамеками выяснить, что он знает и о чем догадывается. Случай представился тем же вечером: дружку Торина Двалину удалось избавиться от неусыпного отцовского надзора, и в честь возвращения одного из сильнейших бойцов в Ямах проводился внеочередной бой. Если нужно было найти место для разговора, не предназначенного для чужих ушей, то, как ни парадоксально, ничего не было лучше, чем шумная многочисленная толпа, увлеченная происходящим на арене. Им двоим было не с руки толкаться с простым людом, облепившим решетки тонкой ковки, отгораживающие бойцов от наблюдателей: для тех, чье положение было выше, здесь было специальное место, чуть в отдалении, где свет факелов был достаточно приглушенным, чтобы при желании можно было спрятать лицо под капюшоном. Будучи юнцами, они не стеснялись толкаться среди толпы и кричать, требуя крови, вместе со всеми, когда общее чувство напряженности и злого веселья объединяет толпу в один ревущий организм. Сейчас это было неуместно, к тому же, чем ближе к арене, тем громче нужно кричать в ухо соседу, надеясь быть услышанным. Начался разминочный бой, и они, сделав ставки, наблюдали, еще не совсем захваченные интересом происходящего: бой был первым на сегодня, и толпа пока не была должным образом взвинчена. Фрерин решил, что это самое время быстро переговорить и выяснить все, что ему было нужно. – Ты знаешь, что при дворе есть соглядатаи? Торин обернулся, удивленно приподняв бровь: – Естественно, – пожал он плечами. – Причем половина из них – твои, а вторая половина – отца. К чему ты спрашиваешь? – Если я скажу, что есть еще один, со стороны? – Черт возьми, Фрерин, – теперь полностью повернулся к нему Торин. – Тебе обязательно рассказывать это именно сейчас? Почему здесь? – Потому что я не уверен, что мог бы устроить в другом месте так, чтобы этот разговор никто не услышал, – на недовольный взгляд брата он ответил своим упрямым. Толпа вокруг арены взревела, и они непроизвольно перевели взгляды туда: посреди песчаного круга один верзила опрокинул другого и теперь молотил его огромными кулаками, почти черными от линий татуировки. Кулак поднимался и опускался, с костяшками, красными от крови. – Нет, – сказал Торин. – Ответ на твой вопрос – нет. Я ничего не знаю ни о каких новых соглядатаях. Почему ты вообще спрашиваешь у меня? Я никогда таким не занимался. – Потому что тебе об этом мог кто-нибудь рассказать. – Ты только что рассказал. – Ты понял, о чем я. Торин упрямо сжал губы; взгляд его опять стал колючим и холодным, как всегда, когда Фрерин пытался заговаривать о сестре – или хотя бы намекать. – Нет, – опять повторил он, теперь с нажимом, зло чеканя каждое слово. – Я ничего не знаю об этом. И обсуждать это не имею желания. Фрерин кивнул и тут же отвел глаза, сделав вид, что его увлекло происходящее на арене. Хотя Торин ничего не сказал ему, он узнал достаточно, чтобы успокоиться: тот и правда ничего знал. Вот уж чего, а врать его брат не умел совсем – считал ниже своего достоинства, и не хотел учиться этому делу, потому что не видел ему практического применения. Решение проблемы возникло в голове Фрерина, пока он отстраненно наблюдал за тем, что происходило на песчаной арене: второй боец уже перестал сопротивляться и дергаться под ударами, и судья объявил победителя, подняв его залитую кровью руку вверх. Толпа заревела: кто-то радостно, забирая свой выигрыш, поставившие на проигравшего – разочарованно и недовольно. Следовало лишить Дис доступа ко двору, пока она не осуществила свой план, в котором, как Фрерин был уверен, плотно увяз бы еще и Торин, хотя и не принимал бы непосредственного участия в его исполнении. Нужно было переговорить с отцом, и эта перспектива вовсе не радовала Фрерина. Выждав еще один бой, он тенью пробрался к выходу. Брат даже не заметил его исчезновения. * * * Взгляд Траина был тяжелым, пригибающим к земле этой свинцовой тяжестью, светлые глаза будто прошивали насквозь. Фрерин держал этот взгляд, хотя мучительно хотелось отвести глаза. Он украдкой пошевелил плечами, как будто проверяя, и нет ли, правда, на них груза. Молчание затягивалось, но первым Фрерин говорить не решался. – Ты сказал, что у тебя срочное дело, – сказал Траин. – Говори. И лучше бы ему действительно оказаться важным. Фрерин сжал губы в сплошную линию – по голосу отца ясно было, что он недоволен тем, что приходится тратить на него время. Он будто был уверен, что младший сын не может сказать ничего стоящего. – В городе начинается паника по поводу предстоящей войны. – Никакой войны не будет, – отрезал Траин. – И если тебе нечего рассказать, кроме досужих пересудов и сплетен, то не трать понапрасну мое время. – Кузня работает день и ночь, там куются доспехи и оружие, всем это уже известно, – проглотив оскорбление, упорно продолжил Фрерин. – Город волнуется. Ремесленники, торговцы волнуются. Эребор гудит, будто улей. Если его не утихомирить сейчас, то это может принять куда более крупные масштабы. – Я подумаю, что можно сделать. По этому тону было ясно, что дальше разговор Траин продолжать не намерен. Фрерин собрался с духом и сказал: – У меня есть решение, – он осекся, когда отец чуть приподнял бровь, ошарашенный такой наглостью младшего сына и торопливо добавил: – если вы позволите, отец. Траин поколебался пару мгновений, но потом все же кивнул. – Нам нужен – Эребору нужен – союз с Железными Горами. Паника успокоится, когда все увидят, какие мощные союзники на нашей стороне. – Я не собираюсь идти на поклон к Железностопу, – резко отрезал Траин. – Одинокая Гора никогда не склонится перед Железными. – Я не об этом, – поспешно исправился Фрерин. – У меня есть свои источники в Железногорье. И они говорят, что Даин ищет невесту. Ему не пришлось пояснять – видно было, что отец понял, на что Фрерин намекает. Он откинулся назад в кресле, обдумывая предложение сына. – Я дал одно обещание твоему брату, – сказал он, поморщившись, будто эти слова кислили на языке. – Я знаю, – коротко кивнул Фрерин. – Но… со свершившимся фактом он не сможет поспорить. – Ты думаешь, он позволит этому случиться? – усмехнулся отец. – Твой брат упертый, как камень. – Позволит, если его в это время здесь не будет. Фрерину самому было противно говорить эти слова, предложения застревали в горле, кололи гортань, как острая рыбья кость. Он успокоил себя, что распутать этот узел уже невозможно, так что лучше разрубить его, пока он не причинил гораздо больше вреда. Он силой поднял в памяти воспоминание о ярости, захлестнувшей его в Кузнях вчера ночью. Взяв себя в руки, он продолжил: – Отошли его на время. В Лихолесье, например. Легким маршем они доберутся туда меньше, чем за неделю, но эльфы даже на границе леса продержат их почти месяц. Отошли его подтвердить военные договоры, а в это время отправь ворона к Даину. Траин некоторое время молчал, испытующе глядя на сына. К своему удивлению, Фрерин заметил легкий оттенок одобрения в его глазах. – Вызови ко мне Торина, – в конце концов, сказал он. * * * На открытых внешних галереях ветер пробирал до костей; Фрерин накинул на голову капюшон и плотнее закутался в плащ. Он облокотился о парапет, чувствуя, как уже успевший остыть от дневного солнца камень холодит кожу через ткань одежды. Через темную равнину, освещенную лишь полукругом света от дозорных постов перед главными воротами, был виден Озерный город, отражающийся огнями в воде, подернутой переменчивой рябью. – Как будто бы озеро горит, – произнес голос рядом. Фрерин слышал шаги за спиной, слышал, как звякнули алебарды вытянувшихся стражников – он был уверен, что Торину понадобится поговорить с ним до отъезда. Он скосил глаза на брата: тот тоже оперся о парапет, широко расставив руки, и смотрел куда–то вдаль – через темнеющую равнину, через озеро, через город людей. – Отец отправляет меня на южные границы, – опять нарушил молчание Торин. – Ты знаешь, зачем? – К эльфам? – фальшь в голосе Фрерина была почти осязаема им самим. Его чуть не передернуло: он чувствовал, что Торин улавливает ложь, и от этого было еще противнее договаривать: – Отец меня в свои планы не посвящает. К концу фразы ему удалось выровнять интонации, но голос все равно был сухим, как наждак. Как будто бы он долго не разговаривал. Фрерин чувствовал, что брат выжидающе смотрит на него, но не мог найти в себе сил повернуть голову и встретить его взгляд. Он так же упорно смотрел на освещенный огнями Озерный город и его перевернутую копию в водах озера. – Выступаем на рассвете легким маршем, – продолжал Торин. – С небольшим отрядом. Фрерин чувствовал, что он хочет задать вопросы, чувствовал, как пусты и малозначимы слова, что он говорит. Еще он чувствовал, что не сможет соврать, если брат спросит его прямо. Но Торин не спрашивал – может, потому, что он привык получать ответы сразу и с готовностью, не утруждая себя уговорами и просьбами. А может, он не хотел знать ответ. Они еще некоторое время молчали; эта галерея была закрыта естественным выступом горы, так что шум ветра почти не был слышен. С аванпоста несколькими уровнями ниже выпустили воронов. Их карканье эхом отдалось от выступа, еще не совсем потемневшее небо на западе четко обрисовало силуэты летящих птиц – угольно–черные, резкие, будто прорезанные ножом. – Наверное, отец собирается предупредить эльфов, что к ним отправляется посольство, – сказал Торин, провожая птиц взглядом, и злая насмешка в тоне того, как это было сказано, кольнула Фрерина. Они оба прекрасно видели, что вороны летят на восток, а не на юг, к Лихолесью. – Позаботься о ней, – внезапно сказал Торин, и Фрерин, против воли дернувшись, встретился с ним глазами. На лице его брата не было ни злости, ни недовольства – только в глазах он уловил легкий оттенок беспокойства. – Я прошу тебя как брата. Фрерин не успел ни согласиться, ни отказаться – Торин развернулся и быстрым шагом удалился в боковые проходы галереи, ведущие внутрь Горы. Он опять перевел взгляд на людской город, отражающийся огнями в темной воде озера. Злость – на брата, на сестру, на отца, и, больше всего, на себя – поднялась и стала комком в горле, душа его так, что на глазах едва не выступили слезы. Когда Фрерин зажмурил веки, ему и правда на мгновение показалось, будто бы озеро горит. * * * продолжение в комментариях

Вопрос: ?

1. С почином!		43	(100%)
Всего:		43

---

[Hobbit Big Bang]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Just a kind reminder

[Hobbit Big Bang]

[L]Hobbit Big Bang[/L]: <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p187987866.htm">напоминание о сдаче отчетов о состоянии иллюстраций>

Сегодня 9 июля, а это значит, что до сдачи отчетов о состоянии иллюстраций осталось полторы недели.

Напоминаем, до 1 июля должны быть высланы черновики работ (7-8 тысяч слов, не обязательно вычитанных); до 20 июля – должны быть высланы отчеты о состоянии иллюстраций.

Отчет о состоянии иллюстраций - это скриншот черновика/ВИПа/готовой работы (а вдруг) или словесное описание того, что да, вы иллюстрируете работу.

В том случае, если вы не можете связаться с автором, напишите нам, мы что-нибудь придумаем.

Таблица саммари находится в этом посте.

Подробное расписание выкладок будет составлено ближе к 1 сентября из расчета на удобные для авторов и иллюстраторов даты.

По всем возникающим вопросам пишите на u-mail биг-бэнга или

нашим администраторам

[J]ыычхырэ горетымаё[/J],  Эстен Джальд,  Мистер Бартон.

запись создана: 11.05.2013 в 13:37

---

Список саммари.

[Hobbit Big Bang]

[L]Hobbit Big Bang[/L]: <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p186415138.htm">полный список саммари и их иллюстраторов</a>

what you have missed on GLEE

Уважаемые иллюстраторы!
Вам были даны сутки на ознакомление со списком саммари, теперь настало время выбирать.
Как проходит распределение:

Иллюстратор оставляет заявку:
1. номер саммари (наиболее предпочтительный)
2. номер саммари (тоже предпочтительный, но запасной) (если вы хотите иллюстрировать оба, укажите это)

Это делается для того, чтобы избежать путаницы, если комментарии будут отправлены одновременно. Саммари отчеркиваются по мере поступления новых комментариев, кто успел раньше - саммари его.
Набор будет продолжаться до тех пор, пока у каждого саммари не появится иллюстратор.
Также у текста может быть два иллюстратора.

И да начнутся голодные игры!

в предыдущих сериях

Уважаемые иллюстраторы, перед вами тринадцать oh well чудесных саммари.
Вам даны сутки на ознакомление с ними, а завтра после полуночи Уже через три часа комментарии будут открыты и вы сможете оставить комментарий за понравившееся саммари.
(Если вы не можете подать комментарий сами, вы можете попросить об этом администрацию ББ или любого из своих знакомых)
(А если трое авторов, не приславших саммари, дошлют его в течение этих суток, они будут включены в список и также примут участие в распределении между иллюстраторами)
коала вомбат для привлечения внимания

1. автор:  каверзный ксерокс
иллюстратор:  Тарья Мор
Пейринг: Фили/Кили
Рейтинг: предположительно R
Жанр: экшн, романс, юст, много юста, и тонкий гномий юмор
Саммари: ПредХоббит!AU. Торин поручает братьям задание — найти давно потерянный гномий артефакт. Многие гномы пытались отыскать его, но прятали артефакт эльфы, прекрасно осознающие гномьи особенности, которые можно легко сделать их слабостями. Одно из них — "чувство камня", чувство, которым обладали все гномы, рожденные в подземных, высеченных в горах городах. Кили и Фили как представители младшего поколения, выросшие на земле, среди людей, этим чувством, конечно же, обделены. Им предстоит путешествие, полное смертельных опасностей, новых знакомых, душевных разговоров и странной любви. Ну и грифоны. Как же без них, они же клевые.

2. автор:  соловеи
иллюстратор:  Jamie Madrox No.28
Жанр: джен с примесью гета (не все так плохо как звучит)
Пейринг: основной - Торин/Дис, возможны второстепенные
Саммари: Эребор пал еще до появления Смауга. Гномьи владыки медленно теряют разум под воздействием темной силы Кольца, которое только укрепило свои силы с нахождением Аркенстона. Отношения в королевской семье являют неприглядную картину: натянутые отношения между Торином и Фрерином, предосудительная кровосмесительная связь Торина и Дис, Траин, которого перешедшее ему Кольцо ожесточило и усилило его паранойю. Золоченый фасад гномьего королевства внутри – изъеденный и хрупкий камень; да и внешние отношения далеко не в лучшем состоянии – союзников у Эребора практически не осталось.
Можно сказать, ретейлинг последних месяцев Эребора в жанре дарк фэнтези.

3. автор:  /Melissa/
иллюстратор:  Фрэнни Гласс
Пейринг: Торин/Трандуил
Жанр: Вампирская! или общесказочная!AU
Рейтинг: R — NC-17
Саммари: Не всё то чистое, что светлое. Не всё то тьма, где нет просвета.
Один всегда знал, кем ему суждено быть. Другой — привык лишь смотреть и не вмешиваться.
Но какова будет цена одному капризу? И захотят ли оба вернуться к тому, с чего всё началось?

4. автор:  Trush
иллюстратор:  Shanni
Персонажи: Майтимо/Финдекано, Телькормо/Карнистир, феаноринги, валар и прочие персонажи первой эпохи.
Жанр: ангст, драма.
Рейтинг: вплоть до R
Саммари: Это путь от цветущих яблонь белого Тириона до опалённого, втоптанного в грязь поля боя сине-звёздного знамени. Можно было бы сказать, что это путь плечом к плечу, но вопрос - с кем? Плеча у Майтимо два - с одной стороны братья и ледяное дыхание Клятвы, с другой - Финдекано.
Это история старшего брата, и история короля нолдор, и история снедаемого чувством вины предателя, и история жестокого воина, и история влюблённого мальчишки. Это всё, в целом, только одна история.

5. автор:  Браги
иллюстраторы:  Anna Yuma,  JS[Shrimp]
Название: "Темный час перед рассветом".
Категория: слэш.
Рейтинг: NC-17.
Пейринг, персонажи: Дин О'Горман/Эйдан Тернер (The Hobbit RPS).
Саммари: Старый добрый нуар: Лос-Анджелес, наши дни, теневая жизнь беззакония.
Дин - правая рука главы клана мафии; курирует игорный бизнес, имеет серьезный авторитет в кругах опасных людей благодаря своим редким понятиям о чести и совести. Но, само собой, не без темных пятен в биографии.
Эйдан - бывший военный журналист, отныне занятый написанием скандальных статей о продажных политиках, дельцах черного рынка и пр. Врагов - немерено.
Очередной заказ Эйдана на статью приводит его в казино Дина. И после разгромного материала во всю первую полосу, появляется четкий приказ языкатого писаку ликвидировать. Но у Дина свои приоритеты - языкатый писака нужен ему для других целей.

6. автор:  Сэтто
иллюстраторы:  scenographe,  SleepingDevil
Пейринг: Мелькор/Манве
Рейтинг: NC-17
Жанр: экшн, драма
Саммари: Однажды мимо Мелькора, запертого во Тьме за пределами Эккайи, проходит путник. Мелькору скучно, а путник устал, ведь дороги между мирами такие длинные; он предлагает Мелькору сыграть в загадки, чтобы скоротать время. Но загадки в темноте приводят к неожиданным результатам, и в поисках ответа Мелькору приходится прожить целую жизнь далеко, очень далеко от Арды.

7. авторы:  archgavriil,  Lalayt
иллюстратор:  HelenHight
Саммари: Двенадцать гномов пошли за своим предводителем по разным причинам. Кого-то позвало чувство долга, кого-то родство, кого-то жажда золота.
Но один из их пошел потому, что просто не мог оставить его одного.
Больше, чем братьям, Торин и Двалин доверяют друг другу. Преданность их сильна настолько, что они готовы посвятить один другому жизнь… Или завещать трон.
Когда ключ от тайного пути в утраченное королевство превращается в секретную татуировку на теле лучшего друга; когда пережитое в прошлом, находит отражение в настоящем, когда потерять власть проще, чем часть себя; когда то, что многие считают приключением, превращается в очень личное испытание – как принять такую судьбу? Как не свернуть с выбранного десятки лет назад пути?
Даже если есть секретная дверь, замок и ключ – должна быть и рука, что их отопрет. Правильная рука.

8. автор:  sassynails
иллюстратор:  .кромешничек
Персонажи: Арагорн/Леголас глазами Мерри и Пиппина.
Саммари: Со времен войны кольца прошло много лет, ушли за море те, кто принимал в ней самое живое участие. Мериадок Брендибак и Перегрин Тук долго жили полной и счастливой жизнью в Хоббитании и много сделали для того, чтобы их родина процветала. Предчувствуя свой скорый уход, они отправляются в последнее путешествие - в Гондор и Рохан, чтобы посетить перед смертью земли тех, кому они присягнули на вечную верность. По дороге они вспоминают. Войну, их великий поход, тех, кто уплыл на Запад, и свою тайну, которую они хранят вот уже много лет. Тайну, подсмотренную случайно, о любви, украденной у войны, долга и безысходности. Вспоминают то, как знание это сблизило их, вспоминают и надеются, что даже через столько лет у этой любви, возможно, еще есть будущее.

9. автор:  Мисс Джонс
иллюстратор:  Jamie Madrox No.28
Саммари: Это была обычная летняя ночь для Бильбо Бэггинса, пока на задворках его сада не приземлилось несколько десантников союзников. Шел 1944 год. ВАР АУ. Олсо бесконечные отсылки к реально произошедшим историческим событиям. Джен. Мейби преслэш.

10. автор:  Desert Eagle
иллюстратор:  Ayumi Lemura
Персонажи: Фили/Кили; Торин и Ко, Дис, Гэндальф, Бильбо и прочие каноничные персонажи «Хоббита» и «ВК»
Рейтинг: PG-13
Жанр: приключения, броманс, драма, AU!LOTR, AU!alternate ending, family
Предупреждения: инцест, насилие
Саммари: убегая вместе с отрядом Торина из логова гоблинов в Мглистых горах, Фили проваливается в пещеру с подземным озером. На каменном берегу он находит красивое золотое кольцо, которое решает забрать себе, а затем встречает странное существо по имени Голлум. Спустя много лет, Голлум пробирается в Мордор и, под пытками прислужников Саурона, он выдает имя: Фили из рода Дурина. Теперь в руках гномов лежит судьба не только их королевства, но и всего Средиземья.

11. автор:  Towaristsch Mauser
иллюстратор: [J]ГРУДЬ В ФИЛЯХ[/J]
Пейринг: Азог/Бильбо, Торин/Бильбо
Рейтинг: NC-17
Саммари: В Битве пяти Армий Торин выживает, но он не знает что Азог выжил тоже, да еще и захватил с собой Бильбо, поскольку видел что тот важен для Торина. Азог увозит хоббита в Морию. Но в тоже время Азог тоже сильно ранен, но не может этого показать, поскольку иначе свои же орки загрызут. И он заставляет Бильбо за собой ухаживать, поначалу думает что тот ничего не стоит, мелкий трусливый хоббит, но постепенно он начинает подозревать что не такой уж и трусливый. И достаточно умный. А Бильбо слышит что Азога хотят свергнуть или убить, он не слишком-то того любит, но с ним по крайней мере можно договориться. И он волей неволей начинает ему помогать, в тоже время думая как оттуда сбежать.
А тем временем Торин и ко, с подачи Гэндальфа или без неё, считают что Бильба сам ушел в Шир. А так же думают что раз так удачно с Эребором получилось, то почему бы и Морию не освободить?

12. автор:  Cara2003
иллюстратор:  Jamie Madrox No.28
Основной пейринг и персонажи: Торин/фем!Бильбо, Гендальф, Смауг, другие персонажи Хоббита
Особенности: джен (с гетом на дальнем плане), модерн-АУ, производственный детектив, ООС, рейтинг не выше R, скорее всего PG-13. Имена изменены.
Саммари: Бернис не мечтательница. Бернис – трудоголик и умница. Сейчас она как никогда близка к осуществлению плана всей жизни. Её ждут стабильность, карьерный рост и много дней, до отказа наполненных важными делами. Осталось только выполнить небольшое поручение руководства.
Тирлах Стюарт успешен, умён и знает жизнь. Его цель – вернуть фамильный бизнес, перешедший в руки конкурента. Всего-то и надо, что обратиться за помощью к давнему другу семьи, чьё главное оружие в борьбе за справедливость и прибыль – авторучка и калькулятор.
Так стоит ли кому-то опасаться делового союза скромной служащей аудиторской конторы и добропорядочного ювелира? И не пора ли кандидату в мэры пересмотреть список своих особо близких друзей?
Бернис и Тирлах знают, чего хотят. Оба. Но им совершенно неизвестно, чего хочет судьба.

13. автор:  ...GreenSun
иллюстраторы:  scenographe и  Острое чувство отчужденности Джека
Название: Quenta Babylon
Категория: джен, гет, слэш, фэмслэш, преслэш, инцест
Жанр: Romance, Drama, Angst, UST, Hurt/comfort
Рейтинг: от PG до R (возможно, до NC-17)
Пейринги/Персонажи: Финвэ/Эльвэ/Ингвэ; Эльвэ/Ольвэ|/Эльмо; Тингол/Мелиан; Финвэ/Мириэль; Финвэ/Индис; Финвэ/Феанор; Феанор|Финголфин|Финарфин; Феанор/Нерданель; Маэдрос/\Фингон; Олорин/Галадриэль; Амрод/Амрас; Финголфин/|Финарфин; Финарфин/Эарвен, Финарфин|Финрод, Ородрет, Аэгнор, Ангрод, Галадриэль; Фингон|Тургон|Финрод; Финрод/Амариэ; Тургон/Эленвэ; Тингол|Денетор; Тингол/\Орофер; Мелиан/Галадриэль; Келеборн/Галадриэль; Орофер/|Трандуил; Даэрон/|Лютиэн; Берен/Лютиэн; Финрод|Берен; Аэгнор|\Андрет; Эктелион/Глорфиндель; Тургон|Аредель; Эол/Аредель; Маэглин/|Идриль; Туор|Воронвэ; Туор/Идриль; Эарендиль/Эльвинг; Маэдрос, Маглор | Элронд, Элрос; Элронд/|Элрос; Куруфин|Келебримбор; Маблунг|Белег; Турин/Белег; Турин|\Финдуилас; Гвиндор/|Финдуилас; Гвиндор/Гельмир; Гил-Галад/Элронд; Глорфиндел|Элронд; Элронд/Келебриан; Орофер|Амрот; Трандуил|Амрот; Амрот/Нимродель; Трандуил|Элронд; Келебримбор/|Галадриэль; Элладан/Элрохир; Арагорн/Арвен; Трандуил/Леголас; Келеборн|Трандуил; Кирдан|Келеборн - примерный список, в процессе написания могут появиться другие пейринги или персонажи из канона, либо частично измениться прописанные
Саммари: От звездных Эпох до наступления Эпохи Людей, следуя за течением Квенты Сильмариллион, в цикле текстов раскроется эмоциональная, чувственная, отношенческая сторона истории эльфов. Любовь друзей и страсть любовников, благославленные Валар союзы и сладко запретные отношения, искренние братские и отцовские чувства - несвершенное или незаконченное, закономерное или правильное, нитью связывающее всех, кто вписан в плоть Времени. Один текст - одна история отношений, и все вместе - картина, показывающая то, что обычно в хрониках не оставляют.
Комментарии: Автор постарается увидеть то, что скрыто между персонажами, и вытащить это наружу в силу собственного восприятия. Автор очень сильно любит канон и канонических персонажей, но собирается творить то, что хочется безумной душе и хэдканону =)
Слэши (/) в списке пейрингов и персонажей значат любовные отношения. Два противопоставленных слэша (/\) значат активную роль обеих сторон. Прямой слэш (|) значит дженовые отношения, прямой слэш в сочетании с наклонным означает сложные взаимоотношения. Кроме того, возможно, будут тексты про одиночных персонажей (Кирдан, Трандуил, Тургон, Ингвэ).
Размер конкретных текстов будет разным, в зависимости от необходимости. Главная мысль любого текста - прописать такую линию отношений, которая объяснила бы или дополнила события канона (Квента Сильмариллион, Неоконченные Сказания, История Средиземья, Властелин Колец). Суть в том, что все тексты перетекают друг в друга, повествуя, по сути, все ту же каноническую историю - но с глубинной, чувственной стороны.

Все саммари нашли своих иллюстраторов, в данный момент идет доукомплектование текстов оформителями, ведь все любят красиво оформленные тексты.
Авторы и иллюстраторы, находите друг-друга, списывайтесь, обсуждайте тексты. Увидимся теперь летом – до 31 июня должны быть высланы черновики работ (7-8 тысяч слов, не обязательно вычитанных); до 20 июля – отчет о состоянии иллюстраций.
По всем возникающим вопросам пишите на u-mail биг-бэнга.
Удачного всем сотрудничества!

Автор	№	Иллюстратор
каверзный ксерокс	1	Тарья Мор
соловеи	2	Jamie Madrox No.28
/Melissa/	3	Фрэнни Гласс
Trush	4	Shanni
Браги	5	Anna Yuma  JS[Shrimp]
Сэтто	6	scenographe  SleepingDevil
archgavriil  Lalayt	7	HelenHight
sassynails	8	.кромешничек
Мисс Джонс	9	Jamie Madrox No.28
Desert Eagle	10	Ayumi Lemura
Towaristsch Mauser	11	[J]ГРУДЬ В ФИЛЯХ[/J]
Cara2003	12	Jamie Madrox No.28
...GreenSun	13	scenographe Острое чувство...

запись создана: 22.03.2013 в 00:23

@темы: организационное

---

Текущие новости.

[Hobbit Big Bang]

[L]Hobbit Big Bang[/L]: <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p185623757.htm">последний день сдачи саммари</a> 

ранее

Запись авторов и иллюстраторов окончена, на данный момент у нас 16 + 16 участников.
В соответствии с правилами до 21 марта (а сегодня уже 19 марта) мы ждем от авторов и переводчиков саммари будущих текстов, присылайте их на U-mail cообщества.
Помните, саммари - это реклама вашего текста, призванная зацепить потенциального иллюстратора.

Сегодня, 21 марта, последний день сдачи саммари. Напоминаем участникам, что присылать их нужно на на U-mail cообщества. На данный момент не хватает 4 саммари.
Удачи всем участникам!

<a href="http://lotr-bb.diary.ru/"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/1/0/4/3104376/77356454.png" /></a>

запись создана: 21.02.2013 в 09:27

---

Пост для записи иллюстраторов.

[Hobbit Big Bang]

<a href="http://lotr-bb.diary.ru/p185021396.htm">пост для записи иллюстраторов</a>

запись иллюстраторов окончена.

Здесь подают заявки художники, коллажисты и клипмейкеры.

1. Ник:
2. Способ связи с вами:
3. Пейринги, жанры и рейтинги, с которыми будете работать:
4. Форма работы (арт/коллаж/клип):

запись создана: 01.02.2013 в 00:05

@темы: организационное

---

Пост для записи авторов и переводчиков.

[Hobbit Big Bang]

<a href="http://lotr-bb.diary.ru/p185021342.htm">пост для записи авторов и переводчиков</a>

запись авторов и переводчиков окончена.

Здесь подают заявки авторы и переводчики.

1. Ник:
2. Способ связи с вами:
3. Пейринг, жанр и рейтинг фика (хотя бы предполагаемые):
4. Форма работы (авторский текст/перевод):

Уточнения:
- вы можете работать в соавторстве
- вы можете писать циклы текстов, если их общий размер превышает 15 000 слов
- количество слов в переводе считается по оригиналу
- не забывайте отсылать запрос автору оригинала

запись создана: 01.02.2013 в 00:05

@темы: организационное

---

Изменение сроков подачи саммари.

[Hobbit Big Bang]

[L]Hobbit Big Bang[/L]: <a href="http://lotr-bb.diary.ru/p184861310.htm">пост о сроках подачи саммари</a>

В соответствии с результатами голосования (пруф от 23:45 31.01) сроки подачи саммари изменены не будут.

ранее

В связи с проведением мультифандомного англо-бб от потенциального участника поступило предложение передвинуть срок сдачи саммари с 21 марта на 10 мая, чтобы переводчики могли выбрать себе текст из выложенных в жж.

В случае принятия изменений схема такова:
- 1 февраля открываются посты подачи заявок на участие авторов/переводчиков и артеров/коллажистов/виддеров.
- 10 мая авторы сдают и саммари, и черновик текста (5-6 тыс. слов, можно без вычитки), переводчики сдают только саммари.
- После этого публикуются все саммари, артеры/виддеры/коллажисты выбирают себе поле деятельности.
- Через месяц-полтора переводчики сдают черновики.
- Выкладка происходит все так же в сентябре.

Хотелось бы узнать мнение всех потенциальных участников бб.

Вопрос: Участникам была бы удобнее

1. Текущая схема (01.02 - 21.03 - 21.06)		33	(43.42%)
2. Схема, предложенная в данном посте (01.02 - 10.05)		27	(35.53%)
3. Не участвую		16	(21.05%)
Всего:		76

---

Правила проведения HBB.

[Hobbit Big Bang]

Добро пожаловать!

Big Bang (ака Биг Бэнг или ББ) — аналог анлоязычного феста, который предполагает совместную работу автора/переводчика и иллюстратора для создания фанфиков больших размеров и артов/коллажей/клипов к ним.

На Hobbit Big Bang принимаются тексты (авторские и переводы) по вселенной Дж. Р. Р. Толкиена ("Властелин Колец", "Хоббит", "Сильмариллион"; и книги, и экранизации – всё, что касается рамок вселенной), а также RPF и RPS с актёрами.
Категория текстов, жанр и рейтинг могут быть совершенно любыми. Также допускаются кроссоверы, но при этом не меньше половины текста должно касаться вселенной Толкиена.

Размер фанфиков – от 15 000 слов; количество слов в переводе считается по оригиналу.
К каждому тексту должен быть создан хотя бы один фанарт, клип или коллаж.
Работа должна быть сделана специально для Hobbit Big Bang; публикация на сторонних ресурсах до выкладки запрещена.
Также допускается написание цикла взаимосвязанных фиков, но общее количество слов должно превышать планку в 15 000.
Для переводчиков: не забудьте отправить запрос автору; переводчики также будут отмечаться в специальной таблице, чтобы не повторяться.

График проведения: (возможны незначительнейшие изменения)

Приём заявок на участие будет проходить в специальных темах для авторов и иллюстраторов; откроется 1 февраля и закончится 20 февраля в 23:59.
До 21 марта авторы высылают на u-mail сообщества саммари будущих текстов. На следующий день будет открыт пост для иллюстраторов, где они смогут ознакомиться и выбрать саммари для дальнейшей работы. Когда все саммари будут разобраны, администрация разошлет участникам письма с именами их автора/иллюстратора.
До 31 июня должны быть высланы черновики работ (7-8 тысяч слов, не обязательно вычитанных); до 20 июля – отчет о состоянии иллюстраций.

Если до этого времени ваш партнёр не участвует в работе, не отвечает на сообщения или не появляется онлайн, вы можете написать администрации, и мы подберём вам нового. Писать администрации также можно при возникновении любых вопросов, уточнений, а также конфликтов.

Выкладка начнётся 1 сентября, точный график будет составлен ближе к дате; выкладка будет идти как на этом сообществе (выкладывать работу одним постом с продолжением в комментариях или разбить на несколько постов - решает автор), так и на AO3 под логином команды, где каждому из участников будет присвоен свой логин. Если у участников есть свои аккаунты на AO3, они могут публиковаться на них.

Все вопросы можно задавать в комментариях или здесь.

Наш баннер:

<a href="http://lotr-bb.diary.ru/"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/1/0/4/3104376/77356454.png"></a>

@темы: организационное